Посмертные чудеса.

 

Во всех редакциях жития святого и в жизнеописаниях Святителя Антония (Смирницкого), архиепископа Воронежского, содержится рассказ о том, как в 1830 году воронежский купец Гарденин обратился к губернскому секретарю И.В.Шевцову, «занимающемуся живописью по склонности», с просьбой сделать список со старого портрета Святителя Митрофана. Но портрет был столь ветхим, что художник не решился, «почтя за грех написать такого Святителя неверно». Убеждая Шевцова, Святитель Антоний предрек: «Ты будешь видеть наяву или во сне». Живописец, действительно, в следующую ночь увидел во сне старца в сумраке, а потом «представился ему ясный день, и пред ним портрет Святителя Митрофана, ясно и чисто написанный, который он в продолжение сновидения списал и остался доволен своей работой»  [17]. Проснувшись, Шевцов воспроизвел увиденный портрет на холсте. Преосвященный Антоний благословил его писать копии с этого изображения.

По-видимому, один из списков был послан в Петербург А.Н.Муравьеву как образец для гравера Н.И.Уткина, выполнившего изображение Святителя для первого издания его жития, составленного иеромонахом Аникитой (Ширинским-Шихматовым), 1838 года.[18] Верность портрета и написанных с него икон была подтверждена очевидцами, получившими исцеление после явления святого. Впоследствии прижизненный портрет Святителя хранился в Митрофановом Благовещенском монастыре. Наряду с другими предметами, оставшимися от времени Святителя, он включен в описание достопримечательностей монастыря в начале XX столетия: «В алтаре Благовещенского собора, в отделении для ризницы, висит портрет Святителя Митрофана, написанный на полотне… Святитель изображен в схимнической одежде без архиерейской мантии; портрет этот сильно попортился от времени. С этого, вероятно,портрета не решался писать образа Святителя художник Шевцов…». И далее: «В отделении для жертвенника хранится образ Святителя, писанный, по преданию, сим художником Ив. Влад. Шевцовым по видению во сне. Как лик Святителя, так и одежды изображены в общем сходно с портретом:

Святитель изображен в схиме, но с крестом на груди и “завещанием”… в руке» [19]. Итак, на обоих портретах Святитель был изображен в полной схиме. Одна из работ И.В.Шевцова находилась в покоях Воронежского архиерейского дома.

Существует два основных типа иконографии Святителя Митрофана: в схиме и архиерейской мантии (то есть в чине схиепископа), с благословляющей десницей и жезлом в левой руке, или только в схиме (в чине схимонаха), как правило, с книгой в руке, на страницах которой написаны цитаты из «Духовного завещания» Святителя: «Употреби труд, храни мерность — богат будеши, воздержно пий, мало яждь — здрав будеши, твори благо, бегай злаго — спасен будеши», как на оригинале Шевцова. В обоих случаях Святитель, принявший перед смертью схиму с именем Макарий (в честь преподобного Макария Унжеского, в обители которого был игуменом перед возведением на Воронежскую кафедру), представлен на вершине своего земного служения, в том чине, в каком предстал Богу в момент своей праведной кончины. Одеяние схиепископа в иконописи встречается очень редко. Устойчивость иконографии Святителя Митрофана в схиме, при полном отсутствии образов, в богослужебном архиерейском облачении, имеет свою историческую и духовную основу.[20]

В письме к наместнику Троице-Сергиевой Лавры преподобному Антонию (Медведеву) святитель Московский Филарет (Дроздов) сообщает историю, рассказанную святителем Воронежским Антонием (Смирницким). Накануне торжественного открытия мощей святого Митрофана последний вознамерился положить на мощи новое архиерейское облачение, но внезапно почувствовал слабость и услышал тихий голос: «не нарушай моего завещания». Стремясь все-таки исполнить задуманное, он открыл хранилище с облачениями и тут же обнаружил схиму, незадолго до этого полученную от неизвестной при странных обстоятельствах. «Теперь, увидев сию схиму, он понял, что слово: не нарушай моего завещания, есть воля святителя Митрофана, чтобы не полагать на его мощи архиерейского облачения, а оставить оныя в схиме», — пишет святитель Филарет.[21]

Действительно, в «Духовном завещании» Первосвятитель Воронежский настоятельно просил о пострижении в схиму и погребении в ней: «Еще молю и прошу великим прошением, и не презрите моего прошения: сподобите мя с(вя)тому великому и ангельскому образу схимонашескому, и постригше во образ той, и положите во одеянии том по чину схимонахов, якоже вси с(вя)тии гречестии архиереи, и якоже по образу и по завещанию о(т)ца н(а)шего архипастыря с(вя)тейшаго кир Иоакима патриарха Московскаго и всеа России, он заповеда о себе, а нам образ предал. Архиерейскими же одеждами отнюд не облачати мене, [ибо и зде и мы видим с(вя)тых архиереов тамо древле облеченных телеса, яко Алексиа с(вя)таго митрополита и чудотворения дара сподобившагося, мощи с(вя)тыя его имут простое одеяние монашеское]…» (2) . Итак, венцом своей жизни он полагает высший монашеский, а не святительский подвиг. Старцем в схиме Святитель Митрофан представал обычно и в чудесных явлениях.

Одеяние, в котором был погребен святой, подробно описано при освидетельствовании его нетленных мощей 18-19 апреля 1832 года утвержденной императором комиссией, в состав которой вошли: архиепископ Рязанский и Зарайский Евгений (Казанцев), епископ Воронежский и Задонский Антоний (Смирницкий), Спасо-Андроникова монастыря архимандрит Гермоген (Сперанский) и несколько священников кафедрального собора. Согласно предписаниям «Духовного регламента», было проведено тщательное обследование мощей, собраны и записаны под присягой случаи чудесной помощи святого.[22]

В «Акте освидетельствования мощей Святителя Митрофана» описано: «4. Тело Святителя облечено в мантию зеленой шелковой материи с скрыжалями верхними и нижними из зеленаго же бархата и с источниками из красных и желтоватых лент, а по бокам мантии находятся четыре металлическия пуговицы от сырости позеленевшия. Сверх мантии епитрахиль из шелковой плотной желтоватой материи, обложенная по краям сребряным гасом с шелковыми на конце кистьми, под коим подкладки не оказалось, кроме той части, которая около выи, где подкладка тавтяная желтая почти цела. Сверх епитрахили омофор из желтаго атласа — также с выложенными сребреным гасом крестами и с шелковыми по концам кистьми, под коим есть и подкладка. На руках поручи из зеленаго бархата с нашевными из серебренаго гаса крестами. На голове схимническая шапочка фиолетоваго бархата, отвремени несколько в цвете изменившаяся, но крепкая, а сверх оной шапочки клобук или куколь, сделанный из ранжевой тафты, каковое все облачение, как-то: мантия, епитрахиль, омофор, поручи и шапочка — не только оказались не истлевшими, но и в самом цвете мало изменившимися… 6. Под мантиею на персях небольшой четвероконечный крест из камня сердолика, обделаннаго вызлащенным сребром с четырьмя камушками, из коих два зеленые и два красные, а наверху на приделанной небольшой серебреной коронке изображен чернью херувим, в средине же самаго креста, вместо Распятия, вделан финифтяной зеленой крестик, каковый крест столько чист и светел, что не только ни малейшей ржавчины, но и потускнелости никакой не имеется…». Наперсный крест находился на мощах святого, а затем в монастырской ризнице.

Уже в конце XIX — начале XX столетия появились примеры формального отношения к канону изображения Святителя Митрофана, из его образа постепенно исчезает портретность. Историк Н.И.Поликарпов советовал на указанное «описание одежд Cвятителя Митрофана обратить внимание живописцев, которые обыкновенно изображают и лик, и одежды Святителя весьма произвольно, не придерживаясь ни подлинника, писанного по видению художником И.В.Шевцовым, ни гравюры академика Н.И.Уткина…».[23]

Необходимо упомянуть о двух святынях, дополняющих иконографию Святителя Митрофана. Изображенный на иконах архиерейский жезл с большим навершием, без сулока, по преданию, принадлежал Святителю, хранился в Митрофановом монастыре. Известно, что Святитель Антоний употреблял его на праздничных богослужениях в дни памяти святого. В начале XX века Н.И. Поликарпов подверг это предание сомнению и связал историю жезла с архиепископом Арсением (Костюриным) [24].

Однако на протяжении XIX столетия именно этот жезл постоянно воспроизводился в иконах, эстампах, церковных росписях с образом Святителя Митрофана, став своеобразным иконографическим атрибутом.

Нередко в изображениях святителя представлена Смоленская икона Божией Матери. Известно, что этот образ являлся его келейной иконой, благословением Патриарха Иоакима, и находился возле мощей святого. Другая Смоленская икона Богородицы («греческой старинной живописи»), у места его погребения в Архангельском приделе Благовещенского собора, тоже являлась одной из чтимых святынь, возле нее до прославления Святителя служились молебны и панихиды. Существуют иконы, на которых Святителя Митрофана благословляет Христос в облачном сегменте или осеняет летящий голубь.

Наиболее распространенный извод сюжетных изображений, в иконописи и гравюре, — «Поклонение мощам Святителя Митрофана Воронежского». Рака с мощами имеет одинаковый, очевидно, документальный облик, на ее крышке — ростовой образ Святителя в фелони, омофоре и митре (почти единичный случай архиерейского облачения), мощи облачены в схиму, над ними образ шевцовского типа. Сохранились изображения и более поздней серебряной раки 1833 года, с фигурой императора Петра, несущего гроб с телом Святителя.

История возникновения канонических изображений Святителя Митрофана характерна для своего времени, когда основой иконописного образа являлись прижизненные портреты. Историзм, присущий эпохе, выразился и во введении в образ реликвий, принадлежавших святому, в стремлении подчеркнуть особенности его подвига и служения. Важное значение при разработке иконописного канона имели акты освидетельствования мощей. Все эти особенности присущи иконографии Святителя Митрофана. При этом сохраняется и традиционный источник — чудеса посмертных явлений святого.

Хочется осветить ещё один докумет повлиявший на иконописные изображения святителя Митрофана. Это «Сказание о обретении и открытии честных мощей иже во Святых Отца нашего Митрофана, первого епископа Воронежского, и о благодатных при том знамениях и чудесных исцелениях». «Сказание» было опубликовано «по определению Святейшего Синода» в конце 1832 года, спустя несколько месяцев после общецерковного прославления святого, в Синодальной типографии. В книге кратко повествуется об обретении и освидетельствовании святых мощей, описаны более тридцати наиболее известных чудес святителя Митрофана, случившихся до его канонизации от сохранившейся мантии и елея от лампады (исцеления Е. Дебольцовой, И. Ладыгина, П. Солнцева, Е. Замошниковой и многих других, а также видения В. Чурмантеевой, художника-любителя И. Шевцова), главные события торжественного открытия мощей, четыре исцеления у раки во время и после прославления (П. Юрьева, Н. Юрьевой, А. Лыжиной, М. Толстой). Заканчивалось «Сказание» рассказом о поклонении императора Николая Павловича святым мощам новоявленного чудотворца. Сочинение придавало всему свершившемуся характер общенационального и государственного масштаба и послужило широкому распространению почитания святителя Митрофана в Москве, Санкт-Петербурге и по всей России.

Автор-составитель «Сказания» в издании не указан. Между тем его имя легко установить по сохранившимся материалам Синодального архива, в которых отмечено, что решение об издании данной книги было принято Святейшим Синодом «к удовлетворению благочестивого любопытства всех почитающих память сего чудотворца», а «составление сего описания по общему желанию членов Синода принял на себя митрополит Московский Филарет». [25]В письмах известного Московского святителя к наместнику Троице-Сергиевой Лавры Антонию (Медведеву) не-однократно выражено глубокое почитание Воронежского первопрестольника и пристальное внимание к событиям, сопровождающим его прославление, а также большое уважение к святителю Воронежскому Антонию (Смирницкому). 18 ноября 1832 года святитель Филарет писал: «Кроме других дел, меня заняло сказание о святителе Митрофане, о котором не подумали ранее и которым не надлежало медлить, потому что уже много промедлено». [26]Впоследствии дважды он вспоминал историю создания «Сказания»: в ноябре 1839 года («Когда происходило дело об открытии мощей его … прежде слушания сего дела в Святейшем Синоде, мне сообщены были из онаго некоторые акты и таким образом даровано было первому подать голос о признании и прославлении сущей в нем благодати Божией» и т.д.), а также в мае 1861 года в заметках о мощах святителя Тихона Задонского: «Если надобно будет напечатать часть сих сведений , то надобно изложить их так, как это сделано в сказании об открытии мощей святителя Митрофана, где показания не обширны, однако сделаны так, что, по указанным обстоятельствам, происшедшаго нельзя признать простыми естественными действиями».[27]

Итак, «Сказание» было составлено, как значится в подзаголовке, на основе «актов и донесений, имеющихся в Святейшем Синоде». Автор только отредактировал, последовательно изложил иногда с комментариями  и, стало быть, обнародовал описания чудес, поступившие на рассмотрение в Синод. К сожалению, главное синодальное дело «Об открытии мощей святителя Митрофана» с большим комплексом материалов утрачено в XX столетии. Очевидно, именно там были зафиксированы все 99 случаев исцелений и чудес святого, представленные на суд высшей церковной власти. Кроме того, по описанию в каталоге там содержались и такие сведения: «Печатание сказаний об открытии мощей, об исцелениях и жизнеописаний Святителя, а также слов, сказанных при открытии епископами мощей. Рассылка оных при указах от 23 декабря 1832 и от 28 марта и 31 мая 1833 года». Скорее всего, в деле хранился и рукописный текст «Сказания», составленного святителем Филаретом. Отсутствие документов, проливающих свет на историю создания и публикации книги, отчасти восполняется подборкой материалов канцелярии обер-прокурора: во «Всеподданейшем докладе» Синода императору от 25 июня 1832 года кратко описано 37 доканонизационных чудес[28]. Одиннадцать из них внесены рукой исцеленных в самую первую «домашнюю записку» архиепископа Антония, посланную в свое время в Синод[29], причем почти все, как наиболее ранние и получившие широкую известность, включены в «Сказание», хотя и не с буквальным пересказом.

Несколько экземпляров опубликованного «Сказания» вместе с иконами святителя Митрофана были поднесены 3 декабря 1832 года императору, императрице, наследнику и членам царской фамилии, о чем сохранились благодарственные рескрипты[30]. В докладе государю было высказано намерение Синода разослать книгу «по всем православным церквам и монастырям». [31]В 1833 году сочинение переиздано гражданским и церковно-славянским шрифтом, с прибавлениями исцелений О.М. Роде (в Санкт-Петербурге), Е. Андревской и Г. Граве[32], затем снова увидело свет в 1835 году. В 1838 году «Сказание» с небольшой редактурой присоединено к официальному житию святителя Митрофана, составленному иеромонахом Аникитой (Ширинским-Шихматовым) в 1834 году[33], и в дальнейшем публиковалось вместе с ним, почему ошибочно иногда приписывалось составителю жития . Членам Воронежского церковного историко-археологического комитета в начале XX века настоящий автор «Сказания» был известен, несмотря на отсутствие его имени на титульных листах.

«Сказание» оказало значительное влияние на разработку житийной иконографии святителя Митрофана. Сохранилось пять его житийных икон, а также две идентичные по изображению гравюра и литография[34]. Их изучение помогает осмыслить художественные принципы, которым следовали мастера XIX века, представляя важнейшие моменты жизни, служения и прославления святого в художественных образах. При достаточно скудном внешними событиями житии святителя Митрофана главное внимание иконописцев было посвящено изображению его чудес. Яркий эпизод об отказе святителя войти во дворец Петра I, украшенный изваяниями языческих божеств, не встречается ни на одной сохранившейся житийной иконе. Возможно, композиционное решение этого сюжета представляло определенную трудность для иконописцев. Не исключено, что от него отказались по политическим причинам. И только в клеймах двух икон помещена фигура державного современника святителя.

Наиболее ранняя икона 1830–1840-х годов (Центральный музей древнерусской культуры и искусства имени преподобного Андрея Рублева) имеет двенадцать клейм, созданных полностью в соответствии с текстом «Сказания». Центральное место над и под средником занимают овальные клейма с композициями «Обретение мощей святого» и «Поклонение императора Николая I мощам чудотворца». Остальные сюжеты повторяют в хронологическом порядке описанные святителем Филаретом чудеса и исцеления, случившие до канонизации. Интересно, что звания, профессии и фамилии очевидцев сохранены в надписях («Исцеление помещика Солнцева», «Видение княгини Веры Чурмантеевой» и т.д.). Живописец избрал чудеса наиболее значительные, изображая, как правило, кульминационный момент самого исцеления или явления. В «Сказании» чудо воспринимается в контексте, можно сказать, «истории болезни», на иконе «говорящими» становятся сюжет и окружающая обстановка. Мастер опирался на ранние издания «Сказания», что подтверждается порядком клейм (в житии 1838 года рассказ о происхождении образа святителя Митрофана вынесен в конец, на иконе это четвертое клеймо). Таким образом, подбор сюжетов косвенно уточняет датировку памятника.

На иконе святителя Митрофана, написанной около середины XIX века, вероятно, мстерским мастером (Государственный Эрмитаж) [35], представлено обретение мощей святого и далее пятнадцать чудес — только исцелений. В данном случае и стиль иконы более иконописный, и надписи приближены к традиционным, содержат одни имена очевидцев, без фамилий («Чудо святого Митрофана о исцелении жены некие именем Елисаветы возложением мантии», «Чудо о исцелении мужа некоего Иоанна от расслабления» и т.д., за исключением десятого клейма). Точная идентификация сюжетов могла быть затруднена или невозможна, если б их подбор не отвечал в точности порядку «Сказания» (так, «одиннадцатилетняя девица» в пятом клейме оказалась Елисаветой Замошниковой, имя которой в «Сказании» не указано[36])). Этот принцип позволяет установить изображенные сюжеты там, где надписи не сохранились: в тринадцатом клейме, скорее всего, представлено исцеление девицы [А. Кулешовой] от беснования, в четырнадцатом — исцеление А. Гордениной. Мастер искусно осуществил перевод сочинения святителя Филарета на образно-стилистический язык иконописания, но, к сожалению, в художественном решении композиций допустил излишнюю условность и единообразие.

На раме 1840-х годов из Богоявленского собора в Елохове помещено всего три композиции: «Поставление во игумена», «Поставление во епископа» и, в нижней части, «Поклонение мощам святителя Митрофана», в отдельных клеймах справа и слева изображены святые, соименные заказчикам. Наиболее подробно житие святителя воспроизводится на иконе 1853 года, написанной И.И. Ивановым для церкви Малоярославецкого уезда (Музей истории Обнинска). В десяти клеймах иконописец раскрыл важные моменты святительского служения свт. Митрофана в Воронеже: «Наставление святителя священникам епархии» (восходит к его архипастырскому посланию, включенному в житие), «Благословение императора Петра против агарян города Азова», «Завещание святителя перед кончиной» (имеется в виду сохранившееся «Духовное завещание», послужившее источником основных сведений о жизни святого) и другие. Между собственно житийными клеймами и помещенными в нижнем ряду изображениями кончины, погребения и перенесения мощей святителя представлены два чуда: «Явление во сне княгине [очевидно, Вере Чурмантеевой]» и «Исцеление воронежской купчихи [А. Гордениной?] от образа Богоматери и мантии святителя Митрофана» без указания имен. Здесь эти сюжеты приобретают почти знаковый характер, хотя и основаны по-прежнему на кон-кретных исторических событиях. Следующая по времени создания житийная икона происходит из Ярославской церкви Благовещения Богородицы (Ярославский художественный музей, ил. 3). На обороте иконы-средника примечательная надпись о том, что она освящена «в Воронеже на гробе Святителя Христова Митрофания Воронежскаго Чудотворца, в июне м[еся]це 1855 года и украшенная ризою, принесена в дар Храму сему в память усопшей рабы Божией Екатерины…»[37]. На раме, созданной, вероятно, немного позднее, помимо Новозаветной Троицы и соименных вкладчикам святых, имеются девять клейм: в верхних углах — «Пострижение в иноки» и «Поставление во епископы» с изображением на первом плане юного Петра I (однако, без подписи), что не имеет достоверной исторической основы. Всю нижнюю часть занимают клейма с чудесами, среди которых — «Поклонение императора Николая I мощам святителя» и «Открытие мощей». События опять-таки представлены в порядке «Сказания» (за исключением «Поклонения императора» на центральном «почетном» месте), причем предпочтение отдано чудесам, случившимся после прославления мощей. Стало быть, «Сказание» продолжало использоваться иконописцами и в середине столетия, более активно, чем житие, что раскрывает особенности почитания святителя.

Наконец, последний и наиболее яркий образец художественного переложения «Сказания» — гравюра 1842 года А.Г. Афанасьева по рисунку учителя рисования И. Колышкина «Исцеления святителя Митрофана» (Российская государственная библиотека, фрагмент — Церковно-археологический кабинет Московской духовной академии, ил. 4). [38]В подписи поясняется, что содержание «взято из книги: «Сказание о обретении и открытии честных мощей…» и т.д. Эстамп представляет самую точную иллюстрацию «Сказания» в 39 клеймах, с сохранением порядка чудес, их описаний в книге и прямых цитат в надписях. В конец вынесены обретение, открытие мощей и поклонение им императора, вся подборка заканчивается исцелением О.М. Роде. Надписи содержат только имена персоналий и в некоторых случаях социальный статус («княгиня», «секретарша», «поручица» и др.). Интересно, что помещики, как правило, обозначены словом «болярин», а в случае отсутствия имени в тексте «Сказания» употребляется первая буква фамилии. Рисунок полностью повторен в литографии П.Н. Шарапова 1877 года (Российская государственная библиотека, Российская национальная библиотека). Во всех этих произведениях, по сути, изображены реальные исторические лица — современники иконописцев и граверов, испытавшие благодатную помощь нового чудотворца.

Итак, составленное святителем Филаретом, митрополитом Московским «Сказание» являлось не только благочестивым чтением почитателей святителя Митрофана Воронежского, но и руководством для художников и иконописцев. Краткие и точные описания чудес исполняли функцию иконописного подлинника, оставляя возможность для раскрытия индивидуального творческого мышления мастера[39].

Выше уже не раз упоминались чудеса совершённые  святителем Митрофаном после своей кончины. Настало время рассказать о них подробнее.

В отделе рукописей Российской национальной библиотеки в архиве Санкт-Петербургской духовной академии хранится небольшая тетрадь из двенадцати листов — копия письма генеральши Ефимовичевой к помещику М.Н. Семичеву 1834 года. На первой странице сделана помета карандашом: «Приготовить к печати ко дню Святителя Митрофана». В письме рассказывается об исцелении девицы Азанчевской, воспитанницы Смольного монастыря. Это необычное, потрясающее воображение чудо Святителя Митрофана Воронежского, случившееся уже после его канонизации, в свое время попало и в документы обер-прокурора Святейшего Синода[40].

Судя по филиграни на бумаге («1833»), копия письма сделана вскоре после описываемого события. Характер почерка, которым написана рукопись, близок к другому документу — Службе с Акафистом Святителю Митрофану Воронежскому, из того же собрания.[41]

В Санкт-Петербургскую духовную академию рукопись Службы попала из библиотеки первенствующего члена Святейшего Синода митрополита Новгородского и Санкт-Петербургского Исидора (Никольского). Она скреплена по листам интересным автографом: «Сия полная Служба с Акафистом Святителю и Чудотвоцу Митрофану сочинена мною, нижеподписавшимся в 1832 году, в октябре месяце, а переписана набело в сем виде с 20-го по 23-е числа ноября месяца 1854 года, после посещения меня во сне почившим в Бозе блаженной памяти архиепископом Воронежским и Задонским Антонием, моею собственною рукою на тридцати трех полулистах и сего 1857 года в 16-й день августа приложена к описанию болезней моих и вторичного исцеления моего, дарованного мне молитвами Антония, архиепископа Воронежского и Задонского, в ночь на 1-е октября 1832 года, и на память Покрова Пресвятой Владычицы нашей Богородицы в Воронеже. Во удостоверение чего с приложением именной печати моей и подписуюсь: почетный смотритель Корсунского уездного училища и кандидат в должность симбирского совестного судьи, титулярный советник, имеющий медали за Отечественную войну 1812 года и настоящую Кампанию 1853, 1854, 1855, 1856 годов и всемилостивейше жалованный бриллиантовым перстнем с вензелевым изображением всеавгустейшего имени в Бозе почившего государя императора Николая I Павловича, Николай Александров сын Мотовилов».

Рукопись представляет, очевидно, текст самой первой Службы Святителю Митрофану, составленной спустя два месяца после канонизационных торжеств, но переписанной лишь в 1854 году, в канун дня памяти святого 23 ноября. Автор — Николай Александрович Мотовилов — «служка» Божией Матери и преподобного Серафима Саровского, «питатель» Дивеевской обители, сотаинник старца, оставивший известные записи беседы преподобного Серафима «О цели христианской жизни». В очерке жизни Мотовилова, написанном на основе его собственноручных записей С.А. Нилусом[42], сохранились упоминания о работе Николая Александровича над житием и службой Святителю Митрофану Воронежскому.

Исцеленный преподобным Серафимом Мотовилов, нарушив благословение старца, снова заболел и был вторично исцелен у мощей Святителя Митрофана Воронежского на праздник Покрова Богородицы по молитвам Святителя Воронежского Антония (Смирницкого). «Дни Серафимовы близились к закату. …Старец, зная угрозы будущего, нависшие над головой своего служки, отправляя его в Воронеж, как бы передал его с рук на руки другому великому воину Христовой рати»[43]. Находясь в Воронеже до 4 января 1833 года, Мотовилов «в покоях архиепископа… занялся собиранием материалов для составления жития и описания чудес Святителя Митрофана. Из одной атмосферы истинной святости Господь перенес его в другую, исполненную благоухания Святого Духа Божиего». [44]Между преподобным Серафимом и Святителем Антонием, никогда не видевшими друг друга лично, существовала глубокая духовная связь. Старец называл иерарха «великим архиереем Божиим». «Еще ничего не было слышно об угоднике Божием Митрофане: не было еще никаких ни откровений, ниявлений, а отец Серафим в нескольких словах, собственноручно написанных, поздравлял преосвященного Антония с открытием святых мощей угодника Божия Митрофана. Антоний показывал некоторым эту записку…». [45]

Известно, что Святитель посылал преподобному подарки, в частности иконы. На изображениях праведной кончины старца Серафима — в частности на большом полотне, висевшем потом в его келье (известно по фотографиям) — в красном углу, рядом с иконами Спаса Нерукотворного и Святителя Николая Чудотворца, можно видеть образ Святителя Митрофана, очевидно, присланный Воронежским архипастырем после прославления. Все это драгоценные свидетельства почитания Святителя Митрофана преподобным Серафимом Саровским.

В ночь преставления преподобного Серафима Святителю Антонию было во сне его явление, о чем он поведал Мотовилову. Удивительна их беседа:

— Владыко! Вы мне не говорите, вы жалеете меня: не Вассиан к вам являлся сегодня ночью — это Серафим был у вас! Это он, это душа его являлась к вам сегодня: помещица — это душа моя грешная, — о ней плачет мой батюшка, отходя ко Господу. Скажите, владыко, умер Серафим?

— Да, — отвечал святитель. — Батюшка Серафим сегодня ночью умер. Его уже теперь не застанете! [46]

В тот же день Святитель отслужил соборную панихиду по почившему старцу.

Не только Николай Александрович, но и другие чада преподобного Серафима, близкие Дивеевской обители, обращались к Святителю Антонию за духовной поддержкой. В жизнеописании старца Серафима, составленном иеромонахом Иоасафом (Толстошеевым), упомянуто, что святитель Антоний «не переставал изливать на сирот Дивеевских, как на истинных своих детей, свое архипастырское благословение и милости. …Пожертвовал им большой

образ угодника Митрофана, самой лучшей живописи, снимок с подлинника; и маленьких, вершков в 6, кипарисных образов того же угодника, с лишком 100, желая, чтобы у сирот в каждой келье был этот образ; и еще 300 финифтяных образков, в благословение каждой сироте».[47]

По словам Нилуса, в 1833 году, уже после кончины преподобного Серафима, Николай Александрович «по поручению владыки должен был заняться составлением службы и акафиста Святителю Митрофану»[48].

Однако автограф письма Мотовилова императору Александру от 15 апреля 1866 года указывает на более раннюю дату, предшествующую аресту автора в январе 1833 года: «…ибо я несправедливо был арестован за мое исцеление в Воронеже в 1-й день октября 1832 года и за написание полной Службы и Акафиста Святителю Митрофану и доселе не допущеннаго Святейшим Синодом к печати, и за мнимое короткое будто сообщничество мое с Алексей Петровичем Ермоловым и с Михаилом и Александром Николаевичем Муравьевыми, и Андреем их братом…».[49]

Очевидно, работа над текстом Службы, написанной по вдохновению, в благодарность за свершившееся чудо в октябре 1832 года, продолжалась и впоследствии. Духовная болезнь («адские муки»), постигшая Мотовилова в 1833 году на обратном пути из Курска, где он занимался выяснением сведений о семье и детстве преподобного Серафима, случилась во время разбора бумаг и чтения рукописи об исцелении у мощей Святителя Митрофана дворянки Еропкиной. Возможно, именно недуг, мучивший Николая Александровича до 1861 года, помешал ему завершить свое гимнографическое творение. В биографии Мотовилова содержится еще один примечательный эпизод — о чудесном сохранении его жизни на реке во время поездки на Пасху в Воронеж. Владыка его встретил словами: «Святитель Митрофан мне возвестил чудесное спасение ваше и что вы прибудете к нашей заутрене. Переодевайтесь скорее и идем вместе воздать хвалу Господу Богу за избавление ваше от наглой смерти!». [50]

Эти штрихи к портрету Мотовилова заставляют вновь вспомнить обращенные к нему слова Саровского старца: «Вот, батюшка, Господь и Божия Матерь, в сию ночь явившись мне, убогому, в 17-й или 18-й раз, изволили открыть мне всю жизнь вашу от рождения и до успения. И если бы Сам Господь не вложил персты мои в раны Свои гвоздильные и в Пречистое ребро Свое, копием пронзенное, я бы не поверил, что могут быть на земле такие жизни. И вся эта жизнь ваша будет исполнена таких причуд и странностей оттого, что у вас светское так тесно соединено с духовным и духовное со светским, что отделить их нельзя».[51]

Наконец, необходимо упомянуть еще о двух чудесных явлениях Святителя Митрофана Воронежского. Об одном из них сообщил сам Мотовилов: «Я… не только получил исцеление, но и столь чудное, что до сих пор, 61-го года жизни моей, благодатию Божиею и общими молитвами великого старца Серафима и трех святителей великих: Митрофана, Тихона и Антония пользуюсь в течение 38 лет совершенным здоровьем, о чем печатно свидетельствую во славу Господа и Пречистой Его Матери и великих угодников Божиих. Что же касается до явления Святителя Митрофана, то он явился мне, а не Преосвященному Антонию, чрез два года, в 1834 году». [52]

Другое, со ссылкой на того же Мотовилова, известно из документа министра императорского двора: «…в 1833-м году… Святитель Митрофаний, явившись тамошнему архиепископу Антонию, велел передать ему, Мотовилову, следующие слова: “Скажи Мотовилову, зачем знавшие Серафима ищут еще и моей помощи, разве они не знают, что Серафим от Господа Бога получил такую же силу благодати и чудотворений, как и я сам, а если не знают, то пусть он и сам это узнает, и другим от лица моего передает, а у тебя здесь есть девушки из общины Серафимовской, они принесли тебе отколок камня, на котором Серафим 1001 день и 1001 ночь боролся с нечистыми духами и победил их… девушки сии находятся у тебя в странноприемлище, и одна из них, больная, просит меня об исцелении, — то скажи вдобавок ему, что за великий подвиг сей борьбы Серафимовой на камне сем Господь и самому камню дал силу целеб и чудотворений, и кто будет пить с этого камня воду, тот будет исцелен благодатию Божией, а кто иметь его будет у себя или с собою, тот будет сохраняем силою Господнею от врагов видимых и невидимых…”». [53]

Так Святитель Митрофан тоже не оставлял своим попечением дивеевских «сирот». Возвращаясь к письму генеральши Ефимовичевой, можно предположить, что оно тоже является автографом Мотовилова и списано в связи с его работой над изучением материалов жития и чудес Святителя Митрофана Воронежского. Не исключено, что и Служба, и письмо (вместе с другими подобными записями?) были переданы митрополиту Исидору вскоре после открытия мощей Святителя Тихона Задонского в 1861 году. Во время торжественного богослужения, возглавляемого первенствующим членом Синода, Мотовилов, по обещанию преподобного Серафима, получил окончательное исцеление от своего недуга. Во всяком случае, к этому году относится упоминание о составлении им «докладной записки на имя митрополита Исидора» о его исцелениях от святителей Воронежских[54].

«Письмо генеральши Ефимовичевой, писанное рославскому помещику Михаилу Николаевичу Семичеву сего года (то есть 1834-го года) в октябре месяце, содержащее подробное описание исцеления девицы Азанчевской, страдавшей многоразличными тягчайшими припадками беснования.

Спешу сообщить Вам самое существенное событие в жизни нашей. Какие чудотворения милосердия Божия явлены нам! Добродетельные Соколовские удостоились какой явной благодати. У них в [се]ле Преображенском было сие святое событие. Дочь Василия Азанчевскаго воспитывалась в Смольном монастыре и 10 лет одержима была ужаснейшими болезнями. Она имела припадки беснования, слепа на один глаз и имела ногу изболевшую. Обе монархини, покойная и нынешняя, приложили о ней многомилостивейшие попечения. Но все искус[с]тва докторов были для нее бесполезны. И она оставалась в лазарете безнадежных. Там удостоилась она видеть три раза во сне Святителя и угодника Божиего Митрофана, который исцелил ей ногу, она, проснувшись, попробовала булавкою онемелое место и с восторгом почувствовала боль, и могла ступать с помощию ленты на ногу, ходить и благодарить Бога. Но не решилась исполнить приказание Святителя и угодника Божиего объявить сие чудотворение, боясь неверия молодых своих подруг.

Год, как она отпущена из монастыря. Не имея матери, она просила родственницу свою в Москве свозить ее в Воронеж, но болезнь той, которой уже нет в живых, воспрепятствовала сему, чем болящая крайне огорчилась и пожелала непременно, чтобы отвезли ее в село Преображенское к Соколовским.

Добрая сестра Анна Андреевна Соколовская, не щадя своего здоровья, берегла ее дни и ночи. Припадки ее становились так сильны, что самые сильные мужчины не могли ее удержать.

10-го августа были начала чудотворений. Дочь Соколовского, Елена Павловна Лыкишева, везла малолетнего сына в Смоленск к доктору и заночевала в имении своем в 60 верстах от Преображенского; там нашла она одного слугу своего умершим. И в ту ночь видит во сне, что он воскрес и сказал ей: «Не удивляйся, это малозначущее против тех чудес, какие ты увидишь в доме отца твоего, спеши, как можно, туда к ночи». Она, проснувшись в таком волнении, тотчас уехала к отцу, куда и многие родные съехались, не зная сами почему.

В 10 часов вечера начались у болящей припадки сильнее прежнего и продолжались до 12-ти часов ночи. Наконец воскликнула она: «Верую, святой угодник, верую, но я без ленты ходить не могу». Сии и нижеследующие слова отрывисты, как будто кому она отвечала, и опять: «Верую! Верую», — вскочила и, кинувшись к ногам угодника, целовала пол, читала как бы за кем молитву, но все были в таком волнении, что никто не собрался с силами за нею писать, потом села и говорила: «Не могу открыть глаза, уже 10 лет закрыт… Верую, верую!» — и кинулась к ногам угодника, после же как будто наклонилась под Евангелие, подходила под благословение под руки, раскрывала грудь, на коей была рана и в которую еще утром Анна Андреевна вкладывала много корпии. Вдруг вскрикнула: «Помазал, помазал!» Какое же было поражение всех предстоящих, когда увидели, что рана исчезла!..

В 4 часа по полуночи она упала на кровать в сильной слабости. И, отдохнувши, спрашивала: «Видели ли вы угодника святого?» — Отвечали ей: «Нет, мы недостойны такой благодати». Она опять сказала: «Он придет завтра и послезавтра; и другой с ним был — Тихон Задонский, но я не могла его рассмотреть! Так было от него светло — он принимал Евангелие от святого угодника Митрофана».

Приветствие святого Митрофана к болящей.

«Вот и я к тебе на помощь, — твоих страданий! я прислан от Бога исцелить тебя для прославления Его имени — терпи, мужайся и не унывай духом. Много еще тебе будет искушений, а потом получишь исцеление. Не будешь иметь никаких болезней, но будешь страдать за имя мое».

Молитва болящей к угоднику Митрофану.

«Угодно тебе исцелить меня. Я буду прославлять благодать, милость и имя твое; угодно тебе прекратить жизнь мою — я, на одре смерти лежащая, в изнеможении сил скажу: “Да будет воля твоя”».

Потом рассказывала, что Святитель Митрофан выговаривал ей, для чего она не объявила никому в Смольном монастыре о прошедшем исцелении ноги ее, что было приписано лечению лекарей. Она отвечала, как выше сказано, что боялась неверия. Угодник сказал, что «кто не верит, постраждет более тебя». Тот день это было 11-го августа — она получила исцеление глаза, ноги, и рана на груди изчезла. Но припадки к 11-му часу стали еще сильнее, и они (т.е. бесы) начали выговаривать, что брат ее и Лыкишева не истинно верующие, — верующие, но вера их пополам с любопытством, и что она сама сильнее от того страждет. В 12-м часу ночи явился ей Святитель Митрофан, опять то же моление было, и когда пришла в себя, то сказала, что угодник объявил ей, что в следующую ночь откроет ей жизнь, смерть и Царствие Небесное, в 3-м часу ночи. Спросила для себя чистое белье и сказала, что рубашка будет освящена нынеш[н]юю ночь. В 10-м часу с нею были необыкновенные припадки, продолжавшиеся до 3-х часов. Потом явился Святитель Митрофан, открыл ей книгу ее жизни, в коей от самого ее детства вписаны все ее дела — добрые и дурные, ее чувства и помышления. Потом смерть, она закричала: «Как темно, — и с ужасом искала от угодника защиты себе и кричала: — Заступи, помоги! выведи». И как бы оборонялась от кого-то. В сие время тело ея кусками вспухало и делалось синими пятнами; потом в трепете и исступлении вскрикнула: «Ах, как хорошо и светло!»

«Господи, ты очистил мою душу!» Виде[н] был необыкновенный восторг на ее лице. Потом, опечалившись, воскликнула: «Для чего же мне еще здесь жить, кому нужна жизнь моя… Да будет воля твоя, святой угодник, молю тебя благословить всех, кого я назову», — и стала называть с расстановкою, как бы давая угоднику повторять всех предстоящих, много отсутствующих и всех православных христиан. Тут все с воплем кинулись под ее руки, которыя она держала так, как бы получала благословение, и во все время явления она все хватала Анну Андреевну Соколовскую: видно, что ей хотелось подвинуть ее к угоднику, потом Святитель Митрофан мазал ее миром, она выставляла руки и ноги и отирала рубашкою. Когда же возложил Святитель ей на голову ее руки свои, тогда она поспешно велела разбудить всех детей, говоря: «Лишь их невинные уста должны прикасаться к сему освященному месту».

Отпуск святого Митрофана.

«Вступая в новую жизнь, старайся приобресть нетленные богатства: смирение, кротость, терпение, любовь и несомненную надежду на милосердие Творца, и да будет твоим путеводителем вера».

Пришедши в себя, она тотчас просила везти себя в Смоленск к Божией Матери, велела снять с себя рубашку. Святитель ей сказал: «Ты будешь исцелять больных, и тебе явится Ангел Хранитель».

18-го числа в сопровождении всех, тогда бывших, поехала в Смоленск, без затруднения и помощи всходила и сходила по лестницам целую неделю, была совершенно здорова, но часто задумчива, молчалива и сонлива. Ровно за неделю до Покрова дня, в понедельник, она ослабела, и когда уснула, то вдруг стала ясновидящею, отвечает на мысли каждого, и даже кто в третией комнате разговаривает. Мучится, если почувствует, что кто-либо искушаем каким-нибудь неверием; говорит такие слова, каких она никогда не умела говорить, потом сказала: «Не думайте, чтобы я вам говорила это, нет, я внушена Ангелом, он при мне, вот он! а в самый день Покрова Пресвятой Богородицы покроет меня своим святым омофором. И все предстоящие будут видеть сии чудеса».

Тут все в полном восторге хотели послать к своим знакомым, но она не позволила, говоря: «Довольно будет тех, кому нужно быть. Богу угодно избрать для прославления сих чудес Леонида — ректора смоленского, Павла и Платона Егоровичей Соколовских и Платона Ращинского».

Всю неделю она была в этом положении — дни и ночи — и говорила: «Ах, как бы я желала, чтобы вы все могли насладит[ь]ся хотя минуту этим небесным сном, которым я теперь наслаждаюсь. Ах, как сладко, как приятно!» Поминутно вставала, переходила в другие комнаты, тот же час засыпала и начинала опять говорить; видно было, что она желала, чтобы весь дом освятить присутствием сопутствующаго ей Ангела; потому что переходила из комнаты в комнату по всему огромному дому, чувствовала, ежели кто подъезжал к дому и говорила: «Вот еще едут верующие». Непонятно, по какой причине съехались 60 человек — никто не будучи извещен; а кто входил с малою верою, она начинала страдать тоской и говорить с такою убедительностию, что каждый трепетал и приходил в должное чувство, иные боялись, чтобы она именно не объявила грехов их, она чувствовала их мысли и говорила: «Чтобы я не объявила их грехов, боятся иные (не сказывая впрочем кто) и забывают, что Спаситель будет судить всех явно, а не тайно, и что сей страх означает совесть нечистую». И в прекраснейших изречениях начала говорить — как мы должны стараться, чтобы очищать совесть нашу, как садовник очищает сад от дурных растений со всеми усилиями — не вдруг, но всякой день понемногу их вырывает, так и мы ежедневно понемногу должны искоренять наши пороки, многие хотели записывать ее слова, но она не позволила, говоря, что «таковые слова должны быть у каждого в сердце, а не на бумаге». Одна особа такой почувствовала неизъяснимый трепет, приехавши в тот дом, что не могла там остат[ь]ся, ушла в верхний этаж. Она, видя сие явно, сказала: «Бедная, она страдает, и я страдаю».

На другой день почувствовала, что та молится Богу, и сказала: «Гибшая душа скоро обратилась, — велела позвать ее к себе, стала над нею молиться, чтобы Бог обратил ее к добродетели, потом нежно ее обняла и начала говорить: — Другие думают, что мы достойнее ее, а того не знают, что она была последняя, а теперь первая». И когда обратилась к Соколовским, с восторгом говорила: «Добрые души — они не воображают, как часто Ангел записывает их добрые дела, захотели вникнуть в положение Анны Андреевны Соколовской, кроткая и милая душа страдает о сыне и молчит, до сих пор мне ничего не сказала — он провинился и наказан. Но, слава Богу, что он имеет наказание это в молодых летах».

Не могу вам описать всех ее разговоров, но скажу о последнем — важнейшем происшествии. В день Покрова Пресвятой Богородицы — можете себе представить, в каком находились волнении все во весь этот день. К вечеру она стала слабеть и велела положить себя в спальне Анны Андреевны на ее кровать, начались страдания — тоска о неверующих, и так она металась, что боялись даже, чтобы у нее не отвалилась голова. Многие не могли смотреть и вышли из комнаты, кроме Анны Андреевны и Елисаветы Андреевны Храповицких, она не отпускала их от себя. К 9-му часу опять комната ее наполнилась, и многие думали, что она оканчивает жизнь, грудь у нее стала дугою, ужасно вздулась, желудок опустился, и вся охладела; хрипота и тяжелое дыхание стало, как бывает у умирающих, потом икота. Ассон Семенович Храповицкий, стоя ближе к ней, делает знак, что она кончается, но вдруг она потянулась, так что все в ней кости затрещали. Лицо вдруг оживилось, глаза заблистали какою-то небесною радостию, она подняла руки кверху: «Ах, Богородице!» И видят все, как болящий вытянутый корпус, не сгибая никакого члена, опускается с постели и, нисколько не сгибаяся, она встает, дрожит необыкновенною силою. «Ниже, ниже, — при сих словах она гнет свою голову, не сгибая колен, и сводит ее к ногам (это был поклон ее Богородице), потом встает с молением, поднимает ногу одну, другую для помазания миром, также руки, грудь и голову, потом складывает руки, как под благословение, и говорит: «Богородице! позволишь!» — и начинает всех предстоящих называть по имени каждого. Не можно себе представить, какой сделался гул и рыдание! Все лежали ниц от страха! Потом просила она благословения всем отсу[т]ствующим и всем православным христианам и приклонила голову к подушке, выт[я]нутый ее корпус как бы на воздухе, не сгибаясь, подвинулся на постелю. Богородица покрыла ее Своим святым омофором, и она в восторге читала молитву Богородице, кончивши оную, подняла руки кверху и воскликнула: «Свершилося! Прославим Единородного имя Господа Бога Нашего». Вдруг стала совершенно здоровою, веселость и радость были у нее неизъяснимые. Теперь вспоминаю что-то необыкновенное, я застала там более 40 человек, многие были между собою в весьма дальнем знакомстве, другие даже в неприязни, и как видели, что сей день был освящен такою святынею, все съехавшиеся были друзьями. Всякое дурное чувство и мысли были от них отдалены, все мы радостно плакали, обнимая друг друга как самоближайших; каждый из нас чувствовал такое добродушие, которое могло бы всю жизнь нашу сделать благополучною, — о если бы могли так быть счастливы, чтобы всегда оное ощущать.

Вот какого поразительного чуда мы были очевидцами.

С истинным почтением пребываю усердная Ваша сестра».

Вот ещё одно чудо святителя Митрофана Воронежского.

19 августа 1868 года в московской военной Измайловской богадельне скончался отставной майор Семен Васильевич Хрущов. Это был человек искренно верующий, по совету и благословению оптинских старцев — архимандрита Моисея и иеросхимонаха Макария написавший автобиографию под заглавием «Путешествие утлой ладьи по бурному житейскому морю». Приведу некоторые выдержки касающиеся предмета моего исследования.[55]

«29 сентября 1840 года.

В село Сергиевское, деревни господ Хрущевых, сентября 14 дня 1840 года приехала соседка, живущая за 7 верст, госпожа Якимова с двумя падчерицами к обедне в праздник Воздвижения Честного Креста; а от церкви пришли в дом Хрущевых. Когда гостья вечером отъезжала домой, то хозяйка просила оставить младшую сестру у них ночевать; ибо пригласила их приехать на другой день опять. Госпожа Якимова, оставив младшую сестру Анну, поехала домой. Девице Анне, оставшейся у Хрущевых, поутру сделалось очень дурно: она рвала на себе волосы, била себя в грудь, плакала, и три женщины не могли ее удержать; к тому ж у нее истерика была такая сильная, что как она заплачет, то и женщины, которые ее держали, заплачут; когда она захохочет, то и женщины также захохочут. Доложили хозяйке дома и послали за лекарем в город Скопин, за 18 верст. Эти припадки продолжались несколько дней; иногда раз в день, а иногда и два, и три раза; и так ее измучили, что она не могла двинуться, ни пошевелить рукою, ни ногою, ни шеею, так что она должна была просить, чтобы ей повернули голову. Лекарь приехал — давал лекарства; но лучше не было — и он говорил, что и сам не знает, от какой болезни лечить, и что больная должна умереть. Во время болезни девица Анна, чтобы приготовиться к смерти, потребовала духовника и причастилась Святых Таин. Болезнь все продолжалась; но с 26 на 27 сентября в первом сне она видела, что пришел старичок, маленький, седенький, весь в черном, и молча провел рукой по ее

рукам и ногам. Тут она проснулась и почувствовала, что какая-то сила вошла в руки и ноги; она открыла глаза и увидела что-то черное — думала, висит что-нибудь; но когда стала вглядываться, то увидела того же старичка. Он глядел ей прямо в глаза, взял за правую руку и сказал: «Вставай, пора уже тебе встать»; она закричала с испугу, и, пока ее поили святой водой, она все его видела, но когда стала указывать на него, он исчез. Тут она уснула тотчас же и увидела во сне, что она — в Воронеже, подле раки, в которой не было мощей, а только обивка пунцовая, бархатная, с золотым крестом, что ее очень огорчило. Она стала плакать и сказала: «Зачем же мы сюда приехали, когда нет мощей?». И сейчас же увидела того старичка, который с улыбкою спросил у нее, о чем она плачет. И когда она ответила, что плачет о том, что нет Митрофана, старичок снова улыбнулся и опять: «О чем же ты плачешь?». Тут она уже с досадой отвечала: «О том, что нет святителя Митрофана». И спросила у него: «Кто же ты?». Он отвечал: «Тот, кого ты испугалась». Она спросила: «Да кто же ты?». «Я Митрофан», — сказал святитель. Он взял ее за руку и повел туда, чего она уже не может изъяснить: свет необыкновенный, благоухание также, так там было весело, что того описать нельзя: летали Ангелы красоты необыкновенной; те, которые ходили, были без крыльев. Она загляделась, забыла святителя Митрофана — и, когда оглянулась, его уже не было. Она испугалась и заплакала. Ангелы начали летать около нее с улыбкой; она опять, было, забылась и опомнилась уже, когда увидела святителя Митрофана впереди втроем: по левую руку шел старичок в черном, а по правую — в белом одеянии, поясом подпоясан, кто-то красоты непостижимой. Она обрадовалась и бросилась святителю Митрофану в ноги; а покуда была у ног его, два монаха положили ей руки на голову, а третий благословил, как священник. Когда она встала, то святитель Митрофан сказал: «Теперь ты от всех болезней исцелилась, кроме последней, от которой исцелишься у меня». Тут она спросила у него: «Кто же был тот другой, в черном?». Он отвечал: «Неужели ты не узнала?». «Нет, — говорит она, — я его никогда не видела». «Это Тихон, — сказал святитель Митрофан, — я всегда с ним». И когда спросила про другого, он отвечал: «Про это узнаешь после». Она заметила, что святители хотят идти, и заплакала. Они воротились. Она спросила у них: «Что было за оградой, которая разделяла сад и была необыкновенно светла и блестяща?». Святитель Митрофан отвечал: «Ты это после узнаешь», и опять он с Тихоном положили руки на голову, а третий благословил — и ушли. Она снова заплакала, но Ангелы, которые все время летали, сели около нее и запели неизъяснимыми голосами: «Тебе, Бога, хвалим». Потом вспорхнули крылышками и улетели за золотую ограду. Она заплакала, что осталась одна, ей стало их жаль; но не испугалась, потому что тут было так хорошо, что не могла наглядеться. Пока она плакала, пришел святитель Митрофан один, взял за руку и повел в собор, где ей так сделалось грустно, томно, что она от испуга закричала на всю комнату и проснулась совершенно здоровая: сама обулась, оделась и пошла к хозяйским дочерям, потом к хозяйке — и так была рада, покойна и весела, что в тот же день играла на фортепиано.

Записка вторая

В течение 1840 и 1841 годов девица Анна Якимова была здорова, и по неотступным ее просьбам отец повез ее в Воронеж к святителю Митрофану, откуда она никак не хотела ехать домой назад. Отец решился ее оставить у своих дальних родственниц. Но как она была слабого нервного состояния, то в течение нескольких месяцев наскучила своим родственницам (хозяйкам), и они, чтобы под благовидным предлогом отделаться от нее, уверили ее, что им надобно ехать в деревню, а потому пусть она напишет отцу, чтобы он за нею приехал. С большим прискорбием она исполнила их желание, написала, чтобы за нею приехали.

Постоянно грустя о том, что ей скоро надобно ехать и удалиться от мощей святителя и тем лишиться его видимого присутствия, незадолго до приезда

отца она видит во сне, будто она в соборе у святителя Митрофана молится пред иконою Богоматери, находящейся близ мощей. Молясь, примечает в руке Богоматери свиток, в который присматривается, будто желая узнать, что там написано. Богоматерь говорит ей, что это список грехов отца ее; потом Богоматерь будто встает и бросает этот список в печь (и он сгорает) и как бы дает ей знать, что это по ее молитвам. Потом Богоматерь говорит ей: «Ты — Моя, ты Мне поручена твоею матерью, и ты будешь в монастыре». После этих слов видит она, что святитель Митрофан встает из раки и говорит ей: «Да, ты будешь в монастыре и будешь называться Митрофания, но этого теперь никому не говори». С этим словом благословляет и дает ей четки; и как она поклонилась ему, то, вставая, увидела, что святитель уходит. Тогда она ухватила сзади его за мантию, как бы желая удержать; но угодник Божий ушел, а кусок мантии, который она захватила, остался у нее в руках. И когда она проснулась, то увидела наяву у себя в руках и четки, которыми святитель благословил ее, и кусок его мантии. Немедленно, встав поутру, она пошла к Высокопреосвященному Антонию и, объяснив ему, что хотя ей не дозволено никому открывать до времени, но она вменила себе в обязанность немедленно после видения ему открыть, дабы он знал об этом происшествии, рассказала все случившееся и показала четки и лоскут мантии. Высокопреосвященный сказал ей, что она хорошо сделала, что открыла ему, потому что он — служка Митрофана угодника, и с этими словами вынес ей свои четки и благословил ими. Она возвратилась к своим хозяйкам. Потом приехал за ней отец и взял ее с собою.

Ровно через год от первой ее болезни, бывшей в 1840 году, начавшейся на другой день Воздвижения Креста, 14-го числа, приезжают господа Якимовы опять в свой приход, в село Сергиевское, к обедне и опять заехали к господам Хрущевым; с семейством прибыла и девица Анна. Целый день была весела; но потом сделалась скучнее, жаловалась на нездоровье, и ее уложили в постель; тут последовали с ней прежние припадки, и она сделалась без памяти. В беспамятстве она не узнавала никого, и казалось ей, что она в своей комнате; и как ее голову держала на коленях во время судорог княгиня Мещерская, то она воображала, что это девушка, которая за нею ходит. В беспамятстве в присутствии всех родных, не видя их никого и думая, что она одна с своею горничною, рассказала все случившееся в Воронеже и объявила о четках святителя Митрофана и о лоскуте мантии, также и о четках, данных ей Высокопреосвященным Антонием, и объявила, что четки у нее лежат в шкатулке. Слыша это, родные ее тотчас послали в деревню за шкатулкою. Она открыла ее и показала мнимой няне княгине Мещерской при всех тут находящихся двое четок и лоскут мантии. Во время беспамятства, которое продолжалось более шести часов, она со слезами сожалела, что не может бежать в монастырь по причине слабости здоровья и молодости лет, но что княгиня Мещерская ее отвезет… Потом уснула и, когда проснулась, была совершенно здорова; но только если ей напомнят о чем-либо из этих происшествий, тотчас заплачет, опасаясь и совестясь, что она открыла то, о чем ей велено было умолчать. Я сам видел эту девицу через месяц с их семейством у моего дяди, и ее кротость, скромность, непринужденность в обращении и простота в одежде меня чрезвычайно поразили и мне понравились.

Я решился об этом происшествии объявить публично, если мои записки когда-либо будут изданы. Мне кажется, что Промысл нарочно допустил это легкое повторение болезни и беспамятства в том же доме Хрущевых, чтобы это происшествие не было сокрыто в семействе Якимовых.

А как до сих пор еще нигде это объявлено не было, мне, как современнику и

почти очевидцу, совестно было бы умолчать о происшествии, дивно прославляющем Бога и Его угодника.

Теперь уже давно эта девица Анна Якимова в Михайловском монастыре, и пострижена, и названа Митрофаниею»[56]

О многом говорит и тот факт,что во время Великой Отечественной войны по молитвенному предстательству своего первоиерарха Воронеж, разделенный ожесточенными боями надвое, в течение 240 дней и ночей выстоял и победил, став первым городом на пути фашистских войск, дальше которого враги продвинуться так и не смогли.