Иерей Кирилл Тумин. Святитель Митрофан Воронежский

Глава 2. Политическое состояние Руси как фон жизни святителя Митрофана.

 

Политические изменения в России 17 века как повод к общему изменению менталитета русского человека.

 

Для нас людей 21 века очень важно понять величие жизненного подвига святителя Митрофана,  Постараемся это выяснить и обратимся к истории. Попытаемся выяснить чем же семнадцатый век отличался от предыдущих, почему именно он стал переломным в нашей истории, что произошло с мировоззрением наших предков и как на этом фоне проявил себя святитель Митрофан Воронежский.

ХVII век, по определению Н.М.  Карамзина[61], открывался для России адскою игрою властолюбия, бедствиями свирепого голода и всемирных разбоев, ожесточением сердец, развратом народа – всем, что предшествует ниспровержению государств. Россия пройдет через великую смуту, переживает очищение, возведет на престол династию Романовых. Национальный кризис, постигший Россию в самом начале ХVII в., явился следствием экономической, политической дестабилизации, нарастания народного недовольства. В это время страна переживала качественно новый этап в развитии государственного управления. Система сословного самоуправления приходила в упадок, а центральные органы власти набирали силу. Внутреннюю и внешнюю политику государства начинают осуществлять верхи служилого сословия, стоявшие над местными интересами и сословными группами. Приказно-бюрократическая система управления становилась характерной чертой русской          государственности. В то же время протекает сложный процесс внутренней эволюции самой боярской элиты, ее трансформация из старинной вотчинной аристократии в сложную элиту Непрекращающаяся борьба за царский престол втянула Россию в смуту. Это неординарная обстановка способствовала появлению самозванства, борьба с которым очень пагубно отразилась на экономике страны. В Смутное время русский народ отвык от безмолвного повиновения, которым отличался прежде: не хотел больше терпеть безропотно, и жалобы нередко вели к мятежу. Надо, впрочем, сказать, что страдания были сильнее прежних: Россия, пережив Смутное время, находилась в изнеможенном, истомленном состоянии, земледелие и торговля упали, население уменьшилось вследствие эмиграций и бегства крестьян в казацкие страны. Государство, начиная знакомиться со всеми тягостями державы, понимало, что необходимо иметь армию, наемные войска, военные снаряды, дипломатию и администрацию, и было вынужденно постоянно увеличивать налоги, которые были тем обременительнее для каждого, что число налогоплательщиков уменьшилось. Русская администрация соединяла с новейшими потребностями прежние пороки: продажность служащих, безнаказанность любимцев и их креатур и недостаточная организация суда доводили до крайности население, которое отличалось меньшей терпеливостью, чем прежние поколения.

В том же 1648 году, в котором началась фронда во Франции, вспыхнул в Москве страшный мятеж. Царь был вынужден выдать судью Плещеева народу, который убил его; затем народ потребовал окольничего Траханиота и получил его; наконец, народная ярость обратилась на Морозова, но царь скрыл своего родственника, отправив его в Кирилло-Белозерский монастырь, откуда тот после прекращения мятежа спокойно возвратился в Москву. Псковитяне возмутились под предлогом, будто деньги и хлеб отдаются немцам, то есть шведам, в силу последнего с ними трактата. Чернь схватила шведа Нуменса и заключила его в тюрьму, присланные из Москвы воевода и князь Волконский едва не были убиты, архиепископа Макария дважды заключали в оковы. Мятеж перешел из Пскова в Новгород, где чернь остановила и умертвила датского посла; архиепископа Никона, использовавшего духовное оружие против мятежников, осыпали ударами; стрельцы действовали заодно с чернью. Новгород смирился лишь при приближении князя Хованского с отрядом войск. Этого отряда было недостаточно для усмирения Пскова, который, будучи защищен сильными укреплениями, готовился дать москвитянам такой же отпор, какой дал полякам. Псковитяне сделали несколько удачных вылазок и сдались только под условием амнистии. Хованский, имея мало войска, должен был согласиться на их условия. Пора было направить против внешних врагов этот беспокойный дух, порожденный в народных массах Смутным временем.

Сам царь в конце жизни не мог воспринимать  внутриполитическое развитие как особенно удачное, в противоположность внешнеполитическому триумфу над поляками. Посадские, крестьянские и даже церковные восстания свидетельствовало о большом беспокойстве в обществе[62].

Великий русский историк В.О. Ключевский рисует нам весьма печальную картину[63].  17 век — это эпоха народных мятежей в нашей истории. Не говоря о прорывавшихся там и сям вспышках при царе Михаиле, достаточно перечислить мятежи Алексеева времени, чтобы видеть силу народного недовольства: в 1648 г. мятежи в Москве, Устюге, Козлове, Сольвычегодске, Томске и других городах; в 1649 г. приготовления к новому мятежу закладчиков в Москве, вовремя предупрежденному; в 1650 г. бунты в Пскове и Новгороде; в 1662 г. новый мятеж в Москве из-за медных денег; наконец, в 1670 — 1671 гг. огромный мятеж Разина на поволжском юго-востоке, зародившийся среди донского казачества, но получивший чисто социальный характер, когда с ним слилось им же возбужденное движение простонародья против высших классов; в 1668 — 1676 гг. возмущение Соловецкого монастыря против новоисправленных церковных книг. В этих мятежах резко вскрылось отношение простого народа к власти, которое тщательно закрашивалось официальным церемониалом и церковным поучением: ни тени не то что благоговения, а и простой вежливости и не только к правительству, но и к самому носителю верховной власти. Несколько иначе обнаружилось недовольство в высших классах. Если в народной массе оно шевелило нервы, то наверху общества оно будило мысль и повело к усиленной критике домашних порядков, и как там толкает к движению злость на общественные верхи, так здесь господствующей нотой протестующих голосов звучит сознание народной отсталости и беспомощности.

Современники описываемых событий оставили нам свои наблюдения из которых мы можем понять внутреннюю ситуацию переживаемую русским обществом, оценить нравы тогдашних людей и сделать выводы о необходимости изменений произошедших в результате описываемого положения.

Патриарх Никон написал царю письмо о положении дел в государстве. Нельзя, конечно, ожидать от опального патриарха беспристрастного суждения; но любопытны краски, выбираемые патриархом, чтобы нарисовать мрачную картину современного ему положения: все они взяты из финансовых затруднений правительства и из хозяйственного расстройства народа. Никон более всего злился на учрежденный в 1649 г. Монастырский приказ, который судил духовенство по недуховным делам и заведовал обширными церковными вотчинами. В этом приказе сидели боярин да дьяки; не было ни одного заседателя из духовных лиц. В 1661 г. Никон и написал царю письмо, полное обличений. Намекая на ненавистный приказ, патриарх пишет, играя словами: «Судят и насилуют мирские судьи, и сего ради собрал ты против себя в день судный великий собор, вопиющий о неправдах твоих. Ты всем проповедуешь поститься, а теперь и неведомо, кто не постится ради скудости хлебной; во многих местах и до смерти постятся, потому что есть нечего. Нет никого, кто был бы помилован: нищие, слепые, вдовы, чернецы и черницы, все данями обложены тяжкими; везде плач и сокрушение; нет никого веселящегося в дни сии». Те же густотемные краски кладет Никон на финансовое положение государства и в письме 1665 г. к восточным патриархам, перехваченном московскими агентами. Жалуясь на захват царем церковных имуществ, он пишет: «Берут людей на службу, хлеб, деньги, берут немилостиво; весь род христианский отягчил царь данями сугубо, трегубо и больше, — и все бесполезно»[64].

Григорий Котошихин осуждает в соотечественниках «небогобоязненную натуру», спесь, наклонность к обману, больше всего невежество. Русские люди, пишет он, «породою своею спесивы и необычайны (непривычны) ко всякому делу, понеже в государстве своем научения никакого доброго не имеют и не приемлют кроме спесивства и бесстыдства и ненависти и неправды для науки и обычая (обхождения с людьми) в иные государства детей своих не посылают, страшась того: узнав тамошних государств веры и обычаи и вольность благую, начали б свою веру отменять (бросать) и приставать к иным и о возвращении к домом своим и к сродичам никакого бы попечения не имели и не мыслили». Котошихин рисует карикатурную картинку заседаний Боярской думы, где бояре, «брады своя уставя», на вопросы царя ничего не отвечают, ни в чем доброго совета дать ему не могут, «потому что царь жалует многих в бояре не по разуму их, но по великой породе, и многие из них грамоте не ученые и не студерованные» Котошихин мрачно изображает и семейный быт русских. Кто держится мнения, будто древняя Русь при всех своих политических и гражданских недочетах сумела с помощью церковных правил и домостроев выработать крепкую юридически и нравственно семью, для того камнем преткновения ложится последняя глава сочинения Котошихина «О житии бояр и думных и ближних и иных чинов людей». Бесстрастно изображены здесь произвол родителей над детьми, цинизм брачного сватовства и сговора, непристойность свадебного обряда, грубые обманы со стороны родителей неудачной дочери с целью как-нибудь сбыть с рук плохой товар, тяжбы, возникавшие из этого, битье и насильственное пострижение нелюбимых жен, отравы жен мужьями и мужей женами, бездушное формальное вмешательство церковных властей в семейные дрязги. Мрачная картина семейного быта испугала самого автора, и он заканчивает свое простое и бесстрастное изображение возбужденным восклицанием: «Благоразумный читатель! не удивляйся сему: истинная есть тому правда, что во всем свете нигде такого на девки обманства нет, яко в Московском государстве; а такого у них обычая не повелось, как в иных государствах, смотрити и уговариватися временем с невестою самому» [65]

Юрий Крижанич пишет: « Россия — бедная страна сравнительно с западными государствами, потому что несравненно менее их образованна. Там, на Западе, разумы у народов хитры, сметливы, много книг о земледелии и других промыслах, есть гавани, цветут обширная морская торговля, земледелие, ремесла. Ничего этого нет в России. Для торговли она заперта со всех сторон либо неудобным морем, пустынями, либо дикими народами; в ней мало торговых городов, нет ценных и необходимых произведений. Здесь умы у народа тупы и косны, нет уменья ни в торговле, ни в земледелии, ни в домашнем хозяйстве; здесь люди сами ничего не выдумают, если им не покажут, ленивы, непромышленны, сами себе добра не хотят сделать, если их не приневолят к тому силой; книг у них нет никаких ни о земледелии, ни о других промыслах; купцы не учатся даже арифметике, и иноземцы во всякое время беспощадно их обманывают. Истории, старины мы не знаем и никаких политичных разговоров вести не можем, за что нас иноземцы презирают. Та же умственная лень сказывается в некрасивом покрое платья, в наружном виде и в домашнем обиходе, во всем нашем быту: нечесаные головы и бороды делают русского мерзким, смешным, каким-то лесовиком. Иноземцы осуждают нас за неопрятность: мы деньги прячем в рот, посуды не моем; мужик подает гостю полную братину и «оба-два пальца в ней окунул». В иноземных газетах писали: если русские купцы зайдут в лавку, после них целый час нельзя войти в нее от смрада. Жилища наши неудобны: окна низкие, в избах нет отдушин, люди слепнут от дыма. Множество и нравственных недостатков отмечает Крижанич в русском обществе: пьянство, отсутствие бодрости, благородной гордости, одушевления, чувства личного и народного достоинства. На войне турки и татары хоть и побегут, но не дадут себя даром убивать, обороняются до последнего издыхания, а наши «вояки» ежели побегут, так уж бегут без оглядки — бей их, как мертвых. Великое наше народное лихо — неумеренность во власти: не умеем мы ни в чем меры держать, средним путем ходить, а все норовим по окраинам да пропастям блуждать. Правление у нас в иной стране вконец распущено, своевольно, безнарядно, а в другой чересчур твердо, строго и жестоко; во всем свете нет такого безнарядного и распущенного государства, как польское, и такого крутого правления, как в славном государстве русском»[66]. Огорченный всеми этими недостатками, Крижанич готов отдать преимущество перед русскими даже туркам и татарам, у которых он советует русским учиться трезвости, справедливости, храбрости и даже стыдливости.

Итак с половины XV в. московское правительство, объединяя Великороссию, все живее чувствовало невозможность справиться с новыми задачами, поставленными этим объединением, при помощи старых удельных средств. Тогда оно и принялось строить новый государственный порядок, понемногу разваливая удельный. Оно строило этот новый порядок без чужой помощи, по своему разумению, из материалов, какие давала народная жизнь, руководясь опытами и указаниями своего прошлого. Оно еще верило по-прежнему в неиспользованные заветы родной страны, способные стать прочными основами нового порядка. Потому эта перестройка только укрепляла авторитет родной старины, поддерживала в строителях сознание своих народных сил, питала национальную самоуверенность. В XVI в. в русском обществе сложился даже взгляд на объединительницу Русской земли Москву, как на центр и оплот всего православного Востока. Теперь было совсем не то: прорывавшаяся во всем несостоятельность существующего порядка и неудача попыток его исправления привели к мысли о недоброкачественности самых оснований этого порядка, заставляли многих думать, что истощился запас творческих сил народа и доморощенного разумения, что старина не даст пригодных уроков для настоящего и потому у нее нечему больше учиться, за нее не для чего больше держаться. Тогда и начался глубокий перелом в умах: в московской правительственной среде и в обществе появляются люди, которых гнетет сомнение, завещала ли старина всю полноту средств, достаточных для дальнейшего благополучного существования; они теряют прежнее национальное самодовольство и начинают оглядываться по сторонам, искать указаний и уроков у чужих людей, на Западе, все более убеждаясь в его превосходстве и в своей собственной отсталости. Так на место падающей веры в родную старину и в силы народа является уныние, недоверие к своим силам, которое широко растворяет двери иноземному влиянию. Трудно сказать, почему прежде у нас не замечали своей отсталости и не могли повторить созидательного опыта своих близких предков: русские люди XVII в. или оказались слабее нервами и скуднее духовными силами сравнительно со своими дедами, или религиозно-нравственная самоуверенность отцов подорвала духовную энергию детей? Всего вероятнее, разница произошла оттого, что изменилось их отношение к западноевропейскому миру. Там в XVI и XVII вв. на развалинах феодального порядка создались большие централизованные государства; одновременно с этим и народный труд вышел из тесной сферы феодального поземельного хозяйства, в которую он был насильственно заключен прежде. Благодаря географическим открытиям и техническим изобретениям ему открылся широкий простор для деятельности, и он начал усиленно работать на новых поприщах и новым капиталом, городским или торгово-промышленным, который вступил в успешное состязание с капиталом феодальным, землевладельческим. Оба этих факта, политическая централизация и городской, буржуазный индустриализм, вели за собою значительные успехи, с одной стороны, в развитии техники административной, финансовой и военной, в устройстве постоянных армий, в новой организации налогов, в развитии теорий народного и государственного хозяйства, а с другой — успехи в развитии техники экономической, в создании торговых флотов, в развитии фабричной промышленности, в устройстве торгового сбыта и кредита. Россия не участвовала во всех этих успехах, тратя свои силы и средства на внешнюю оборону и на кормление двора, правительства, привилегированных классов с духовенством включительно, ничего не делавших и неспособных что-либо сделать для экономического и духовного развития народа. Потому в XVII в. она оказалась более отсталой от Запада, чем была в начале XVI в. Итак, западное влияние вышло из чувства национального бессилия, а источником этого чувства была все очевиднее вскрывавшаяся в войнах, в дипломатических сношениях, в торговом обмене скудость собственных материальных и духовных средств перед западноевропейскими, что вело к сознанию своей отсталости.

 

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *