Раскол – величайшая трагедия Русской Церкви. Его преодоление – восстановление нашей Поместной полноты. Но вот вопрос – возможно ли такое преодоление после четырех столетий разделения и взаимных обид. Ведь даже снятие клятв на старые обряды Поместным собором Русской Православной Церкви 1971 года по большому счету дела не сдвинуло.

Почему? Потому, что Раскол – это не только и не столько об обрядах, сколько о восприятии мира, окружающей реальности вообще.

Где искать истоки Великого Раскола?

Поговорим о внешнеполитических истоках.

После освобождения от золотоордынской зависимости и становления новой России в XV – XVI веках наше Отечество оказывается в поиске своего места в международном пространстве. Падение Константинополя в 1453 году, активное давление Османской империи на Европу создали совершенно новую геополитическую ситуацию, куда и стала встраиваться Россия.

Россия была интересна западным политическим игрокам в качестве силы, которая может потенциально помочь им в противостоянии Османской империи. Какие это игроки? В первую очередь, Священная Римская империя и итальянские банковские дома. Италия играла огромную роль. Именно она традиционно была связана с Византией, именно туда эмигрировали многие ромеи после падения Константинополя. Например, именно в Италии (в частности, в Венеции) столетиями потом будут издаваться греческие богослужебные книги.

Греки оказались посредниками в международных вопросах, ведь они связывали между собой мировую закулису в лице тех же банковских домов и Османскую империю, казалось бы, Западу противостоящую. Ведь греки на территории Османской империи были подданными султана, многие состояли на дипломатической службе. В особенности греки, в силу своей конфессиональной принадлежности и давней связи с Московией были нужны для контактов и переговоров в России.

Итак, Италия – Османская империя – греки – Россия.

Что такое Италия XV века? Это расцвет оккультизма. Так, например, обращает на себя внимание фигура Джованни Пико делла Мирандола, яркого популяризатора Каббалы. Он был связан как с католическими монашескими кругами (например, протолкнул Савонаролу во Флоренцию), так и с Афоном (Ватопедом). Во всяком случае именно в Ватопеде окажется потом сотрудник этого каббалиста, католический монах Михаил Триволис, перебравшийся в 1517 году вместе с ватопедской делегацией в Москву. Этот монах сыграет весьма трагическую роль в череде русских церковных событий XVI века, двумя соборами Русской Церкви будет обвинен, в том числе, и в колдовстве. Ну, а на юбилейном соборе Русской Православной Церкви в честь 1000-летия Крещения Руси в 1988 году его прославят в лике святых. Мы знаем этого сотрудника каббалиста Мирандолы и католического монаха под именем Максима Грека.

То есть церковные книги, печатавшиеся в итальянских типографиях в этой самой оккультной среде, сразу оказываются под подозрением. Как под подозрением оказываются и сформировавшиеся в Италии обряды.

Ничего не могу сказать о реальном происхождении троеперстия (оно, по любому, достаточно позднее), но вот сложение пальцев в именословное благословение, которое сейчас используется и епископатом, и священниками – происходит из Венеции XVI века. Оно впервые было описано Николаем Малаксой и поэтому так и называется – «малакса». Толком никто не знает, действительно ли оно означало то имя Иисус Христос, которое мы обычно в него вкладываем, или же происходило из каких-то тайных жестов.

То же самое можно сказать о змеях на архиерейском посохе. Мне приходилось слышать не так давно, будто бы этот посох появился у архиереев при императоре Константине Великом, так как тот причислил духовенство к врачам (змей был символом Асклепия, покровителя медицины). Но на самом деле, если бы это было так, то русский епископат столетиями носил бы посохи со змеями, восприняв их в Византии. Однако русские посохи были без змей, а змеи появляются уже только после Раскола. Вот что эти самые змеи обозначали в реальности – никто не знает.

Итак, есть оккультная Италия, с которой связаны греки. И есть сложная международная политика XV – XVI веков. России активно пытались внушить, что она призвана играть величайшую роль в борьбе с османами, так как является ответственной, мол, за весь православный мир.

Очень хорошо ложилась сюда европейская концепция «переноса империи» (translatio imperii), превратившаяся на русской почве в «Третий Рим». То есть русские должны осознать свое призвание освободить Константинополь, разгромить Османскую империю. Вступить в борьбу – и тем ослабить натиск осман на Европу. А будут ли при этом где-то на Москве считать, что в их царство собрались все православные царства – мировую закулису волновало не сильно.

Translatio imperii — позднеантичная и средневековая европейская идея о переходе метафизического мирового царства из страны в страну. В европейской культуре у данной идеи два основных источника — сюжет «Энеиды» Вергилия о переносе Троянского царства в Италию (Рим — новая Троя), и фрагмент из Книги пророка Даниила о «четырех царствах», последовательно сменяющих друг друга в мировой истории. Вообще, стоит отметить, что, начиная с Ивана III западное идейное влияние в возникшей России становится весьма значительным. Наши представления об автохтонности процессов, о прямой, якобы, преемственности с Византией — весьма условны.

Возьмем двуглавого орла. Обычно говорится, что это, де, византийский герб, который мы восприняли после брака Ивана III с Софьей Палеолог. На самом деле, у Ромейской империи (а именно так называли себя жители того, что поздник историки уже в 16 веке назовут «Византией») герба не было. Двуглавый орел — родовой герб Палеологов, древний языческий, доримский символ, восходящий, как минимум, к временам хеттов. Но вот Священная Римская Империя (та самая, которая в будущем — «германской нации», надеюсь, никто не путает ее с канувшей к тому времени в лето Римской империей) начала использовать двуглавого орла в качестве своего официального герба на несколько десятилетий раньше брака Ивана III с Софьей Палеолог. То есть Иван III, воспринимая двуглавого орла, в большей степени подражал Священной Римской империи, сильному государственному образованию на Западе, чем исчезнувшей Византии.

Под влиянием западных же идей о переходе империи, русские книжники формулировали идею «Москва — Третий Рим». По тому же принципу, по которому Рим считал себя наследником Трои, а Священная Римская империя германской нации — наследницей Римской империи. Это единые идейные мировые процессы. Эти процессы приводили к переходу из страны в страну даже самых простых литературных сюжетов. Приведу простой пример. «Сказание о 12 пятницах» долго считалось нашим отечественным аутентичным языческим сюжетом. Как же, есть, мол, 12 пятниц в году, когда ни в коем случае нельзя работать. И вдруг в конце 19 века был найден французский текст «Сказания о 12 пятницах» 12 столетия. Что уж говорить о ключевых идеологических концептах, таких, как «переход Империи.

Где же искать рубеж позитивного греческого влияния в русской истории? После чего такое влияние становится негативным? На мой взгляд, начало негативного влияния очевидно — Ферраро-Флорентийская уния 1439 года и затем, после падения Константинополя в 1453 году, доминирующее влияние греческой оккультной эмиграции в Италии. Зачем нужно была уния — понятно: попытка получить помощь Запада и отбиться от турок. Понятно, почему турки затем заставили новых константинопольских патриархов отказаться от унии — такие патриархи стали этнархами, то есть госчиновниками, отвечающими за лояльность уцелевшего православного населения, причем во всей Османской империи. Очевидно, что терпеть на это посту прямую формальную агентуру католиков было невозможно. Но вот с Италией всё куда сложнее. Туда переместился центр греческой мысли, но основана она была теперь на тайных обществах, «гуманизме», на самом деле — прямом оккультизме. Такой дискурс мог иметь только отрицательное значение — и, тем не менее, политические расклады, большая европейская игра, неудачный бездетный брак, попытка опереться на внешние силы, втянули Василия III в отношения с греками, представлявшими теперь оккультные круги Италии. А где же последнее позитивное влияние? Думаю, что это литургическая реформа святителя Киприана, ученика патриарха Филофея, ученика святителя Григория Паламы, и возрождение под влиянием Филофея монашеского общежития в полном смысле этого слова, в монастырях преподобного Сергия и его учеников. Тогда, в последней четверти XIV века шла очень жесткая борьба вокруг желания благоверного князя Димитрия Донского поставить на Москве русского митрополита, в то время, когда в княжестве Литовском, в Киеве уже был поставлен на Киев, и, в перспективе, после смерти святителя Алексия Московского, на Москву, святитель Киприан. Дмитрий Донской хотел видеть на московской кафедре своего духовника, протопопа Димитрия. Святитель Алексий, после отказа преподобного Сергия участвовать в подобных политических комбинациях, благословил Димитрия, постриг его в монашество с именем Михаил и поставил архимандритом Чудова монастыря. Как только в Москве появился святитель Киприан, благоверный князь Димитрий Донской его арестовал, велел отобрать лошадей и вещи, и выкинуть из Москвы. Началась борьба преподобного Сергия, его племянника симоновского игумена, а впоследствии Ростовского святителя Феодора и святителя Дионисия Суздальского против попытки благоверного князя Димитрия Донского поставить русского митрополита. Монашеская партия даже монашеское имя архимандрита Михаила не признавала, дала ему кличку «Митяй» — от имени Димитрий. В конце концов, «Митяева смута» закончилась тем, что отправившийся с торжественным великокняжеским посольством в Константинополь архимандрит Михаил (он же «Митяй») был утоплен этим же посольством в Золотом Роге.

Но вся эта выдавленная из нашего церковного сознания драматическая борьба имела конкретную цель — попытаться сохранить церковное единство Литвы и Москвы с одной стороны, с другой стороны — сохранить церковную независимость от московского великого князя. Вот почему сам преподобный Сергий отверг предложение занять московскую кафедру — это было невыгодно Церкви. Подчинение далекому константинопольскому патриарху тогда был куда лучше подчинения самовластному московскому князю, воевавшему с Рязанью за Коломну — то есть не имевшему еще полноты власти над русскими землями. Тем более — речь шла не просто о греках, а о паламитах. И реформа святителя Киприана, как понимаю, это введение в Литургию столь пререкаемого ныне в модернистских кругах тропаря третьего часа, и все киноварные указания нашего служебника. Вот в этой драме, наверное, последнее позитивное влияние греков. Москва явно была не готова к автокефалии. В отличии от того, что случилось через два поколения, в 1448 году.

Еще 70 лет спустя греки особенно зачастили в Москву в связи с трагедией семьи великого князя Василия III, разведшегося с бездетной женой, были посланниками султана, но тайно выполняли функцию стравливания России и Османской империи. Россия не могла позволить себе поддаться на это, так как имела в своем подбрюшье вассала османов – Крымского хана. Нас толкали на войну с османами, мы войне сопротивлялись.

Но без греков в международных делах обойтись было нельзя.

Все эти сложности не позволяли после образования нашей автокефалии в 1448 году полностью порвать с греками. Нужно было в этих самых греков встраиваться. А греческая церковность уже трансформировалась под многими влияниями, среди которых влияние итальянских каббалистов – одно из.

Особенно острой была для Москвы проблема противостояния с церковным Киевом. Киев был ориентирован на Константинополь, не находился на территории России. Более того, константинопольский митрополит не признавал московской автокефалии и считал Москву своей канонической территорией, с чем Москва, конечно, была не согласна.

В 80-е годы XVI века в мировой закулисе (в частности, у иезуитов) начинают циркулировать проекты вынесения центра греческого Православия за границы Османской империи. Тогда греки в самой Османской империи оказывались оппозицией, врагами султана. Выносятся предложения перенести престол Константинопольского патриарха в Киев или Москву. Москва активно вступает в эту игру, стремясь не допустить того, чтобы в Киеве сел «Вселенский патриарх».

В 1589 году по большому историческому счету мы не нуждались в том, чтобы просить у греков автокефалию и патриаршество. Мы сами могли провозгласить московского митрополита Патриархом. Мы уже были автокефальны и самодостаточны, а греки, которым мы кланялись, были зависимы либо от оккультно-банковских кругов Италии, либо от султана, либо от того и другого вместе.

Однако победили политические расклады. Тогдашняя мировая закулиса (не вижу рабочего объемного термина лучше, чем этот поздний термин Ивана Ильина) пыталась перенести Вселенский патриархат в Киев, то есть сделать греков на территории Османской империи пятой колонной против турок (пожертвовав, понятное дело, этими самыми греками). И затем — заключить новую унию с этим Вселенским патриархатом в Киеве. Москва в случае такого расклада оказывалась в крайне невыгодном положении — ведь автоматически Россия оказывалась в юрисдикции этого Киевского Вселенского патриархата. Борис Годунов (а именно в его руках была практическая власть в этих вопросах) сыграл на опережение и обманул патриарха Иеремию, которого, после его прибытия в Москву, посадил под домашний арест, а затем, после согласия Иеремии стать Вселенским патриархом на Москве, заявил, что на Москве уже есть «отец наш Иов», а Иеремия пусть, де, будет Вселенским патриархом во Владимире. Иеремия отказался и поставил патриархом Иова.

Но Годунова греки унизили — он хотел третье место в диптихе, а Москве дали пятое. В общем, ничего предельно-сакрального в событиях 1589 года нет, чистая политика. Вывод: наша автокефалия — мы сами, а не пергамент с кучей греческих подписей. Сильная Россия, огромная Церковь — вот наша автокефалия. А не лукавые греки, в XVI веке — слуги итальянских оккультистов, банковских домов, Священной Римской империи, ну и своего султана, заодно. Повторю — старые штампы мешают нам обрести подлинную «самодержавность», подлинное автокефальное (от αὐτός — «сам» + κεφαλή — «голова»; сам-себе-голова) самосознание. Даже, если мы соглашаемся с тем, что в 1589 году Россию просто загнали в угол в большой игре мировой политики, заставив получать формальную автокефалию у греков и встраиваться в общие процессы.

Итак, в 1589 году на Москве вместо планировавшегося в Московские Патриархи константинопольского патриарха Иеремии появляется в качестве Патриарха московский митрополит «отец наш Иов». Наш, а не греческий — русский, из тверской Старицы. Но цена была велика – мы окончательно встроились в греческий мир и получили только пятое место в диптихе.

Греки нынешние, ориентированные на Госдеп, являются полными преемниками тех греков, перед которыми мы почему-то унижались в XVI веке, тех греков, которые были зависимы от итальянских оккультистов, а через них — уже от всей мировой закулисы.

И, тем не менее, как мы видели, порвать с греками в XV-XVI было невозможно. А «греческая вера» трансформировалась. С этими трансформациями нужно было что-то делать.

Здесь появляется проблема Малороссии. На этой польской территории православие выстраивалось по новому греческому образцу с одной стороны (троеперстие, например) и было насквозь латинизированным, с другой. В XVI столетии в Польше велась активная борьба между протестантами и католиками, победили католики. Победили во многом благодаря иезуитам, создавшим развитую систему народного образования. В Киеве по образцу иезуитских колледжей создается Киево-Могилянская школа, полностью ориентированная на католическую «вторую схоластику» (ну, понятно, кроме примата папы и филиоквы).

С Киевом на церковном поприще мы противостояли столетиями. Теперь Киев оказывается «ученым образцом». Проблема присоединения к России Малороссии, одна из ключевых проблем русского XVII века – эта и проблема унификации русских и малороссийских обрядов. А посредники такой унификации – греки. То, что их обрядность изменилась было, конечно, важно, но не настолько, чтобы от этого посредничества отказываться.

Итак, Русская Церковь в силу международных обстоятельств России не могла порвать с греками, зависела от них, так или иначе встраивалась в них. Грандиозные подвижки в положении России в XV-XVI заставляли искать твердые позиции на международной арене, где греки были посредниками.

Малороссия, использовавшая современные греческие обычаи, бала и камнем преткновения, и местом притяжения для Москвы, особенно на фоне развития киевской «образованности», правда, по провинциальному польскому образцу.

С Малороссией надо бы что-то решать в церковном смысле. В конечном счете, под греческим влиянием мы двинулись в сторону замены старых русских обрядов малороссийскими. Ну, то есть греческими, но пропущенными через призму киевского восприятия. Так, начав Большую игру на международной арене Россия, в конечном счете, спустя два века оказалась заложницей окраины Речи Посполитой.

Но почему бы было не ввести в присоединяемой Малороссии русские обряды? А как же международное сообщество? Вот один из главных вопросов русской истории – когда не внутреннее первично, а внешнеполитическое. Первична ориентация вовне, за рубеж. Как скажут там – а со своими русскими Петрушками и Ивашками считаться, мол, не надо.

Не с Петра I это, как видим, началось.

А считают ли Ивашки новые обряды оккультными, так как происходят они из оккультной Италии, а Ивашки – вовсе не дураки и понимают кто есть кто, так кого мнение Ивашек интересует? Вот греки – да, Священная Римская империя – да, итальянские банковские дома – да.

Ох, как знакомо.

игумен Виталий (Уткин), секретарь Архиерейского совета Ивановской митрополии