На экраны вышел новый фильм Никиты Михалкова – «Солнечный удар». Фильм потрясающий. Фильм глубокий и страшный.

Ноябрь 1920 года. Юг России. Корабли Врангеля ушли в Константинополь. Оставшиеся белые колоннами, как послушное стадо, идут сдаваться. Они держат винтовки над головой и с легкостью отдают их своим недавним врагам. Красные торжествуют.

Все оказываются за колючей проволокой, где окающий комиссар, Георгий Сергеевич, вежливо предлагает каждому заполнить анкету. Называет дату, упоминает, что сегодня воскресенье: «Но, «воскресенье» писать не надо». Уставший и много переживший капитан со страшным шрамом на шее все время повторяет: «Как всё это случилось?».

И вот перед нами разворачивается действие — ответ на вопрос белого офицера. Вся символика фильма подробно рассказывает не только как случился весь кошмар, но и почему. Главный виновник – вот этот самый капитан. Действие часто перемещается из 1920-го в 1907-й год и наоборот. В 1907-м капитан, тогда еще поручик, плывет на удивительно красивом волжском пароходе. В 1920-м – он  вместе с еще сотней пленных белых офицеров  добровольно спускается в трюм грязной ржавой баржи. И эту баржу красные деловито топят недалеко от берега.

Может быть этот офицер – Иона? Нет. Он виновник случившегося, но не пророк. Он не кается. Он так и не слышит ответа на мучащий его вопрос.

Зато ответ слышим мы. В 1907-м поручик встречает на прекрасном пароходе незнакомку. Мы знаем, что он обручен с другой, видим фотографию этой девушки. Но страсть захватывает офицера. Офицер ошибается, полагая, что незнакомка сошла, сам прыгает с отходящего корабля на пристань. Казалось бы – они разлучены. Но незнакомка добивается того, чтобы пароход развернулся и вернулся за офицером. Они сходят и едут в гостиницу.

И вот апофеоз. Сцена греха. Страшная сцена. Незнакомка проявляет инициативу. Она начинает. Она доминирует. Капли пота. И здесь, среди пота – нательный крест. Внезапно падают ее черные волосы. Это – бездна. Глубины греха оказываются глубинами сатанинскими.

Незнакомка уезжает из гостиницы, пока поручик еще спит. Она прихватывает с собой нательный крестик офицера. Взамен ему остается ее шаль. А еще – конфетка. Страшное инфернальное зло, порожденное греховным падением, вырывается наружу.

Рожденное в женской страсти 1907-го года зло, в 1920-м оборачивается Розалией Залкинд-Землячкой. Комиссарша в кожаной куртке вершит судьбу сдавшихся в плен белых офицеров.

Землячка страстна. Она приехала, чтобы спокойно проконтролировать исполнение смертного приговора сотне сдавшихся врагов. Но не может удержаться от того, чтобы их лишний раз их не унизить.

Страсть незнакомки на пароходе превращается в страстность истеричной убийцы. В 1907-м незнакомка заслонила собой для поручика всё остальное. Его единственная цель – поймать улетевшую у нее легкую шаль. А сама шаль становится символом этакого флюида греха, носящегося повсюду.

В 1920-м возле Залкинд-Землячки мы видим плохо говорящего по-русски Бела Куна. Он всё время называет Землячку – «богинА». Сама она требует, чтобы Бела Кун учил русский язык и правильно произносил это слово.

Женская страсть предстает перед нами идолом, языческим божеством, разрушающим всё кругом. Фильм буквально наполнен дидактическими символами. Здесь вообще нет ничего случайного.

И пароход в 1907-м, и ржавая баржа в 1920-м – аллегории России. Мир 1907-го прекрасен. Казалось бы фундаментально, до мельчайших деталей устроенный быт. Россия предстает перед нами в виде новенькой паровой машины. Ее детали блестят, они тщательно смазаны. Машина непрерывно, без перебоев работает.

И вдруг – страсть и грех. Паровая машина трудится на пределе, затем —  разлаживается. Произошел сбой. Одна из важнейших тем, проходящих сквозь весь фильм – соблазн малых сих. В буквальном смысле – детей.

«Невозможно не прийти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят; лучше было бы ему, если бы мельничный жернов повесили ему на шею и бросили его в море, нежели чтобы он соблазнил одного из малых сих» (Лк.17, 1 — 2)

Именно эти евангельские слова можно было бы сделать лейтмотивом всего фильма. Уже на пароходе мы видим мальчика и девочку, которые наскучили своей матери. Мать передает их на попечение той самой незнакомке, а сама пытается заигрывать с тем же поручиком. После того, как незнакомка сбежала из гостиницы, поручик отправляется на пристань. Здесь он знакомится с мальчиком по имени Егорий. Оказывается, что мальчишка – пономарь местной церкви.

Поручик покупает крестик у какого-то торговца и просит Егория этот крестик освятить. Сам в храм не заходит. Ему некогда – он читает прощальную записку незнакомки. Егорий ходит с поручиком по городу и окрестностям и пытается добиться от офицера ответа на казалось бы странный вопрос – прав ли Дарвин. Ведь если Дарвин прав, то, о ужас, все произошли от обезьяны. И сам Егорий, и великие князья. И царь.  Но поручика не интересуют такие вопросы. Все его мысли занимает она, прекрасная незнакомка. Поручик передает Егорию часы, чтобы тот его разбудил к вечернему пароходу. Егорий забывает часы в своем кармане. Он бежит, чтобы вернуть часы, даже тогда, когда пароход с поручиком уже отчалил от берега.

А еще Егорию достается та самая конфетка, которую оставила у кровати поручика прекрасная незнакомка. Перед нами – символ греха. Более того, передачи этого самого греха другим.

И вот оказывается, что окающий комиссар, Григорий Сергеевич, который проводил регистрацию сдавшихся белых офицеров, и есть выросший Егорий.Именно он командует затоплением баржи с офицерами. И перед тем, как люки баржи закроются, капитану, бывшему поручику, приносят те самые часы. Завернутые в первую страницу «Происхождения видов» Дарвина.

Круг замыкается на дне Черного моря. Евангельские слова исполнились буквально. Но те, через кого пришли в мир соблазны не просто утонули сами. Они увлекли с собой и малых сих. Увлекли всю Россию.

Символом этого является маленький сувенир из Ялты, камень с дырочкой, который в 1920-м году находит в брошенной коляске с детскими игрушками другой персонаж фильма – пленный есаул. Он вспоминает, что и у него в детстве был такой же. Это и есть тот самый евангельский жернов, но на шее соблазненных, а не соблазнителей. Есаул толкает коляску с игрушками. Она катится по узнаваемой одесской лестнице. И переворачивается в горящий огонь.

Да, перед нами переосмысленная сцена из «Броненосца Потёмкина», известного фильма Сергея Эйзенштейна – катящаяся вниз по потемкинской лестнице детская коляска.

Но сцена эта именно полностью переосмыслена, ее смысл противоположен эйзенштейновскому. Повторю, что фильм страшный. Страшный в своей правде. Действительно, главная причина разрушения России – не социальные или экономические проблемы, не происки внешних и внутренних врагов. А личный грех многих и многих людей. Без покаяния борьба с последствиями этого греха бесполезна. Понимания и покаяния нет – и ржавая баржа с белыми офицерами опускается на дно Черного моря. В глубокой пучине, раскрытой грехом тонет и Россия.

А что же Церковь? Церковь в фильме предстает перед нами несколько раз.

Впервые – это сытый батюшка на пароходе, дремлющий на солнышке. Ему на лицо попадает та самая летающая по воздуху шаль – символ греха. Батюшка испуганно просыпается. И ничего не понимает.

Еще мы видим звонаря, любующегося волжским простором, грызущего орехи. И пропускающего время звона.

И, наконец, перед нами ремонт храма. На этот самый ремонт некий батюшка, которого нам не показывают, просит у поручика через Егорку десять рублей. Поручик возмущается и дает рубль. Правда затем с легкостью оставляет те же десять рублей в фотографии в безумной надежде избавиться от мук совести. Но не перестает возмущаться якобы алчностью батюшки. А ведь мог подать на Церковь. И зайти в нее мог. И покаяться мог. И вовсе не просьба занятого ремонтом священника всему этому помешала.

Вот такая у Михалкова Церковь. Спящая, занятая стройкой. Пропускающая время звона. Вообще, нужно сказать, что герои Михалкова, белые офицеры, обсуждают – нужно ли было сопротивляться нарастающему злу. Так вот – Церковь вовсе не всегда спала перед революционной бурей. Многие ее иерархи, священники, миряне пытались бороться. Пытались объяснять и обличать. Но не были услышаны.

Услышат ли зрители Михалкова? Его фильм, повторю, предельно насыщен дидактическими смыслами. Он знает ответы на свои вопросы. Но знает их потому, что сам пережил катарсис. Сам прошел через переосмысление и своей жизни, и окружающей действительности. Перед нами совсем не Михалков времен «Утомленных солнцем» или «Жестокого романса». А вот многие зрители не прошли. И Михалков оказывается одиноким пророком. Человеком, слова которого отвергают.

Часто приходится слышать: «Кто такой Михалков? Какое право он имеет обличать нас?». Но говорить надо. Надо обличать. Надо сеять. Даже на каменистой почве современного циничного зрителя.

Игумен Виталий (Уткин)

 

Источник: сайт «Татьянин день»