Глава I.
АНТИРЕЛИГИОЗНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ НА ТЕРРИТОРИИ
ИВАНОВСКОЙ ОБЛАСТИ В 20 – 40 гг. ХХ в.

В годы смуты, когда уже начались гонения на Церковь, многие монастыри, чтобы как-то выстоять и уберечься от закрытия, регистрировались как “трудовые коммуны”, а монахи числились ещё и на “общественной работе” [4, с. 9]. Что касается приходских храмов и соборов, то их “судьба” гораздо более печальна. Большинство Церквей Ивановской епархии были закрыты (85%), из них около 47% — взорваны.
Церковь являлась главным идейным противником большевиков. Ленин, будучи тонким политиком, осознавал, что эсеры, анархисты и меньшевики не представляют столь серьезной опасности для реализации его идей, сколько именно Церковь, остававшаяся единственной организованной массовой и авторитетной силой, которая в кризисной ситуации могла встать против монополии партии на власть.
Большевики привыкли разрешать все вопросы истории одним и только одним способом – кровью и железом. А Православные люди всегда призывали к братской самоотверженной любви во имя и ради Христа. Христиане живут по заповедям Божиим. Их земная жизнь – служение Богу и людям через исполнение заповеди любви, в том числе и к врагам.
Политики тоже живут по заповедям, но по совсем иным, данным им такими же, как и они сами, идеологами. В частности, Ленин полагал, что “если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществлять их самым энергичным образом и в самый кратчайший срок, ибо длительного применения жестокостей народные массы не вынесут…”
Большевики пытались создать новую религию, т.к. знали, что “люди не могут жить без Веры”. Они предложили поверить в “светлое будущее”, придумали для почитания нескольких “идолов” из основоположников марксистско-ленинской идеологии. Совершенно очевидным был тот факт, что люди не смогут “в одночасье” изменить свои религиозные убеждения, а потому было решено активно действовать; пропагандировать свою идеологию и бороться с Церковью.
С какой Церковью хотели бороться большевики? С той, которая является Соборною, или Кафолическою, или Вселенскою? Это значит, что они боролись с тем, что не ограничивается ни местом, ни временем, ни народом, но заключает в себе истинно верующих всех мест, времен и народов? Или большевикам мешала та Церковь, которая представлена как общество, созданное Самим Богом – “Созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ее” (Мф. 16, 18)?
Об отделяющихся от Церкви святые отцы писали: “Всякий, отделяющийся от общения с Церковью, хотя бы жизнь его была достойна похвалы, за то одно беззаконие, что отвергся от единения со Христом, не будет иметь жизни, но гнев Божий пребывает в нем” (блж. Августин). “Кто бы и какой бы он ни был, он не христиан, как скоро он не в Церкви Христовой” (сщмч. Киприан Карфагенский). “Грех разделения с Церковью не омоется и самой кровью” (сщмч. Ириней Лионский). Причины этой борьбы очень точно выявил свт. Николай Сербский: “Человек ненавидит того, против кого грешен. Сначала боится, потом ненавидит” [17, с. 95]. От этой ненависти душа человека слепнет. “Поскольку же убийство Бога невозможно, то ослепленный ненавистью к Нему человек вместо убийства прибегает к тому, что он считает равносильным ему, – к отрицанию Бога, которое поистине равносильно самоубийству” [17, с. 96].
Ликвидировать Церковь Небесную, Ангельскую невозможно, а потому решено было взяться за храмы, дома Бога на земле. Вполне очевидно, что для начала любой борьбы нужны причина и повод к началу действий. Причина была придумана довольно искусно. Осенью 1921 года, когда позади были и мировая война, и революция, и гражданская “мясорубка”, обновленная Россия оказалась в путах жестокого голода. Более двух десятков миллионов людей мечтали о спасительной краюхе хлеба насущного. Каждый третий так и не увидел её – умер, став невинной жертвой великого потрясения. Голод затем повторился и в 30-е годы. Не сложилось у молодой советской власти взаимопонимание с крестьянством. Скованный по рукам и ногам продналогом хлебороб сознательно сокращал запашку, не хотел отдавать зерно за обещания.
Поначалу советская власть полагала, что сумеет справиться с неурожаем сама, без помощи “того мира”. Обращение к нему виделось чуть ли не капитулянтством. Достаточно быстро в головы идейных вдохновителей партии большевиков пришли мысли об изъятии церковных ценностей. Ленин даже издал статью в газете Иваново-Вознесенской губернии на тему “Церковь и голод”. В результате оказалось, что именно Церковь и является ответчицей за страдания миллионов. И все потому, что сберегла ценности, веками даримые ей, не пустила своё богатство на ветер. Был издан “декрет об изъятии церковных ценностей”, после чего и начались массовые акты вандализма, кощунства и кровопролития. В городах Шуе, Иваново-Вознесенске и Палехе события приняли наиболее бурный характер и привели, в результате, к человеческим жертвам.
Патриарх Тихон сильно тревожился за народ, “ужасался зверствам голода, постигшего страну. И потому, отринув мысли о распрях и противостояниях, отбросив обиду на большевиков за гонения Православной Церкви, которые начались с первых дней их правления, страдая о Человеке, он, патриарх Московский и вся Руси Тихон, ещё летом 1921 года обратился с воззванием “К народам мира и к православному человеку”. В Воззвании он стремился найти такие слова, которые должны были дойти до глубин души человеческой.
“Величайшее бедствие поразило Россию… Уже и сейчас нет счета жертвам, унесенным бедствием. Но в ближайшие грядущие годы оно станет для всей страны ещё более тяжким… Во имя и ради Христа зовет тебя устами моими Святая Церковь на подвиг братской самоотверженной любви. … Пастыри стада Христова! Молитвою у престола Божия, у родных святынь, исторгайте прощение Неба согрешившей земле. Зовите народ к покаянию: да омоется покаянными обетами и Святыми Тайнами, да обновится верующая Русь, исходя на Святой подвиг и его совершая, да возвысится он в подвиг молитвенный, жертвенный подвиг. Да звучат вдохновенно и неумолчно окрыленные верою в благодатную помощь свыше призывы ваши к Святому делу спасения погибающих” [3, с. 22].
Ленин и Тихон – олицетворение двух начал… Один считал, что революции, эти “локомотивы истории”, являются не трагедиями человечества, а его праздниками. Но идеи проверяются практикой. История убедила, что революции – это драмы.
Другой человек, от сердца взывал к милосердию, ибо осознавал, что все происходящее – великое посещение Божие. Скорби попускаются людям за грехи их. Голод должен был сплотить, вразумить, наставить на путь, ведущий ко спасению России.
“Бог есть Бог порядка, Им всё устроено по определенным правилам и законам и нет ничего в мире, что происходило бы случайно” [5, с. 44]. Люди часто забывают это. Вспомним Вавилонское столпотворение. Люди понадеялись на собственные силы, замыслили грандиозный план – строительство небывалой по величине башни. Последствия этой затеи всем известны – столпотворение, смешение, люди перестали понимать друг друга.
Любое разделение в Церкви не допустимо. Все мы должны быть едины, но есть те, кто за Христа, и те, кто против Христа. Именно это “против” и являлось причиной всех бед, постигших Россию. Церковь и священнослужители были виноваты во всем, как утверждали большевики. Однако, “главное содержание истории состоит в определении отношения человека к Богу. Все остальное лишь эпизоды и фрагменты главного” [17, с. 75].
Православные христиане понимают, что “все злое и скорбное, случающееся с нами, приключается нам за возношение наше” (прп. Марк. Подвижник). Голод был не поводом для расправы с Церковью, а поводом для того, чтобы задуматься над тем, что же произошло: государственный переворот или духовный. “Горестное посылается от Бога достойным того, каждый же сам для себя бывает виновником этих бичей, собственным произволом уготовляя себе ожидающие его скорби” (Григорий Нисский).
Воинствующий материалист, тонкий тактик, Ленин “стрелял дуплетом”. Ополчаясь на Церковь, он планировал заодно за её счет решить некоторые политические и материальные проблемы государства и партии. Голод в народе оказался лишь предлогом для достижения этой цели, а события в Иваново-Вознесенске, Шуе и Палехе стали своеобразным детонатором.
Произвести продукцию, вырастить урожай – дело не простое, особенно если учесть, что те, кто знал, как это делать и хотел работать, были либо “в тени”, либо в застенках. Легче и быстрее всего было изъять то, что уже произведено, подарено, заработано “потом и кровью”. А тут ещё и идеологическая борьба “накалилась до бела”…
Повод, на первый взгляд, очень благоприятный, решимости много, а то, что “если от худого дела получаешь прибыль, считай её залогом несчастий, ибо чем, кто согрешает, тем, по большей части, и наказывается”, было слишком пугающим для тех людей, которые уже пролили кровь. Но наша “беда в том, что всё злое мы приписываем другим” (прав. Иоанн Кронштадтский). Большевики не только “приписывали” свое зло другим, но и призвали бороться с теми, кто на самом деле был безвинными жертвами. Победителей, говорили они вслед за древними, не судят. Святотатство большевистскому политику не препона.
Можно утверждать, что антирелигиозная деятельность на территории Советского Союза проводилась с определенной регулярностью и периодичностью в 12 – 15 лет.
Первая волна гонений началась в 1921 году и продлилась до 1925, вторая длилась с 1933 по 1939 год. Затем было тяжелое для всей страны военное время; с 1943 по 1946 гг. было открыто около 15% храмов, разрешено совершать Богослужения, но все эти действия были слишком запоздалыми: идеология марксистско-ленинской ориентации уже успела стать “подменой” тому, что на протяжении многих столетий являлось основой для формирования жизненных позиций и образа жизни, — Вера была “подорвана”.
Период с 1953 по 1989 год был для страны даже более тяжелым, чем период особенно лютых гонений, т.к. во второй половине прошлого века в стране “царствовала” атеистическая идея, сменилось несколько поколений, люди создали себе “идолов”, которым поклонялись и в которых верили.
В начале 1939 года на общем собрании граждан д. Куменово Ивановского р-на, которое было посвящено вопросу “о закрытии Церкви”, колхозники в составе 21 человек постановили: “…наша страна выросла до неузнаваемой страны нет такой страны и не будет как наш Совецкий союз. Мы колхозники и колхозницы д. Куменки считаем что залюбую цену не от дадим никому будем бородца в Дальнейшем с вредителями и деверсантами… и добем до конца в на нашей стране да здравствует цека ВКП(б) и ее вожд т. Сталин… базис собрания постановило единогласно церкву закрыт и передат для культурной цели села” [Ф. 2953, оп. 3, Д № 889, п. 30].
Точно также 25 колхозников из деревни “Новая” постановили церковь закрыть “как потерявшую значение в нашей новой социалистической жизни”. И ещё один пример. 27 февраля 1939 года “Протокол совещания учителей Ново-Талицкого кустового методического объединения”: “…ввиду того, что религия отжила и церковь отмерла…” [там же, лл. 33 — 40].
Первый этап борьбы с религиозной оппозицией Ленин начал именно с агитационной работы. По всей стране проводились партийные собрания, создавались комитеты, советы, основной целью деятельности которых была идеологическая работа с населением. Эта работа имела двойной характер: с одной стороны, запугивали, с другой, — насаждали свои идеи. К сожалению, не все смогли сохранить твердость Веры в истинного Бога и стали убежденными атеистами.
На собрании в 1938 г. в совхозе им. Фрунзе Ивановского р-на присутствовали 17 человек. Среди высказываний можно было услышать даже такие пугающие слух православного человека фразы, как “…церковь, как остаток одурманивания рабочего класса”, “нужно бросать старую привычку поминать “господа” ибо ни какой господь не поможет кроме самого себя и нашего советского правительства и компартии”. Некто Струпов сказал, “что через Церковь в Царство Небесно не взоидеш, а поетому нужно закрыт” [Ф. 2953, оп. 3, Д № 889, п. 49]. Проводилась “работа” с населением, но самое ужасное то, что даже некоторые члены церковной 20-ки выходили из неё. Каким же образом хотели войти в Царствие Небесное те, кто был против Церкви, против Богослужений? “Тот не может уже иметь отцом Бога, кто не имеет матерью Церковь” (св. Киприан Карфопенский).
Основная “просветительская” работа проводилась в школах, техникумах и училищах. 22 октября 1929 г. учащиеся и педагоги Сосневской девятилетней школы № 2 призывали: “Все на помощь пролетарскому государству!” [Ф. 2953, оп. 3, Д № 13, л. 49]. Они просили закрыть Крестовоздвиженскую церковь в г. Иваново.
В редакцию “Рабочего края” с 10 октября 1929 г. по 17 мая 1930 г. поступали письма от студентов И-133 Т (107 человек подписались), работников фабрики им. “8 Марта” (40 чел.), механического отдела фабрики им. Зиновьева (40 подписей). Сами журналисты в количестве 81 человека также требовали закрытия храмов.
Весьма распространенными были случаи закрытия храмов с нарушением прав граждан. Так, например, 6.02.1930 г. большинством голосов постановили закрыть Архангельскую церковь и переоборудовать в клуб (несколько десятков подписей). Кроме списков тех, кто был “против” храма, прилагаются списки 2016 прихожан (порядка 50 листов) Писцовского района с просьбой оставить храм для верующих [Ф. 2953, оп. 3, Д № 13, лл. 119].
Меньшинство, в том числе и политическое, как показывает исторический опыт, всегда оказывается сильнее большинства, ибо духовно слабые люди всегда принимают сторону сильного, а не сторону правого.
Вторым этапом была непосредственная “конфискация” имущества, которая заключалась в кощунственном отношении к святыням.
Секретарь ЦК РКП Молотов писал в своих телеграммах к местным организациям: “Создать в губерниях немедленно секретные руководящие комиссии по изъятию ценностей, в которые обязательно входит либо секретарь губкома, либо заведующий агитпропом, а также комиссар дивизии, бригады или начальник политотдела… наряду с этими секретными и подготовительными комиссиями создать официальные комиссии или столы при комитетах помощи голодающим … приемки ценностей, переговоров с группами верующих и прочее… В каждой губернии назначить официальную неделю агитации и предварительной организации по изъятию ценностей (разумеется, не объявляя такой…). Для этого подобрать лучших агитаторов и, в частности, военных. Агитации придать характер, чуждый всякой борьбе с религией и Церковью, а целиком направленный на помощь голодающим. Одновременно с этим внести раскол в духовенство, …высылать по церквам, на собрания в заводах, казармах представителей голодающих с требованием скорейшего изъятия ценностей… Наряду с агитационной работой должна идти организационная – подготовить соответственные аппараты для самого учета изъятия с таким расчетом, чтобы эта работа была проведена в кратчайший срок. Изъятие лучше всего начать с какой-либо церкви, во главе которой стоит лояльный поп. Если такой нет, начать с наиболее значительного храма… изъятие ценностей производить в первую очередь в городских церквах, начиная с наиболее богатых. К церквам крестьянским, бедным приходам относиться с осторожностью и тщательно выяснить обстановку” [12/III. – 22 г.] [Ив. обл. центр документации новейшей истории. Ф. 2, оп. 5, Д № 6, лл. 11 — 19].
Верующие тщетно пытались выкупить церковные ценности, ЦК Помголода довольно часто в ходе изъятия оскверняли святыни, портили их, часть имущества просто разворовывалась, но на выкуп не соглашались. На самом деле им были нужны не деньги для помощи голодающим, в них укоренился грех кощунства, им хотелось разрушать, уничтожать святыни. Почему же так важно было для этих людей разрушить храмы, осквернить святыни? Они всего лишь пытались помочь голодающим или же в них говорил страх перед тем, чего они так и не смогли постичь?! “Прикасаясь святых, мы прикасаемся самого Христа, который в них живет и царствует своею благодатью” (свт. Филарет Московский).
В начале 20-х гг. в г. Шуе стали проводиться многочисленные конференции профсоюзов, на которых выступали докладчики с красноречивыми аргументами в пользу изъятия церковных ценностей. 22 марта 1922 года собрание фабричных рабочих Шуи постановило признать необходимым изъятие церковных ценностей для борьбы с голодом Поволжья. Количество присутствующих на собрании и процентное соотношение голосовавших осталось неизвестным. Примечательно то, что “по наведенным справкам Бюро Укома работа комиссии по изъятию ценностей началась с 4-го марта, 6 марта произведена опечатка кладовых наиболее богатых церквей, 8 марта произведено изъятие ценностей из 3-х храмов наиболее бедных: Кладбищенского, Больничного и Ильинского. 12 марта вечером стало известно, что в соборе и других богатых храмах отдел управления разрешил собрание общин для выборов представителей от верующих (милиция имела там разведку). 13 марта утром в 11 часов утра стало известно секретарю Укома и другим членам Бюро о воспрепятствовании верующих работе комиссии” [Ф 2, оп. 5, Д № 6, лл. 21 — 23] [Ив. обл. центр документации новейшей истории].
Люди, которые не вмещают любви Божией в ожесточенных сердцах, сами для себя становятся палачами. Обещанный социализм, чем дальше, тем больше терял “человеческое лицо”. Слово и дело оказались на разных полюсах. Свобода, Равенство, Справедливость, Демократия – лозунги на фасаде. А за ними – диктатура, насилие. Правил не класс, а партия. Даже не партия, а стоящие во главе её. Они жестоко и беспощадно эксплуатировали энтузиазм и веру народа, саму идею социализма. Происшествие в Шуе – лишь эпизод, лишь мизансцена этой великой трагедии. Однако именно эти события могут быть яркой иллюстрацией всего того, что происходило в годы гонений на Церковь в Ивановской области.
Около двух десятков действующих церквей было в Шуе до и в первые годы после революции. Из них одна – соборная в центре города – пользовалась особой любовью шуян. Многоглавая, по соседству четырехъярусная красавица колокольня, взметнувшаяся почти на 106 метров в небушко. Со всей округи стекались люди в соборный храм по праздникам, чтобы поклониться иконе “Шуйской-Смоленской Божией Матери и Владычице”. Уже в год своего “с дивной Божией помощью” написания (1654) Герасимом Тихоновым она спасла жителей города от моровой язвы, в последующем заступничеством Богоматери были исцелены тысячи “недужных, нечистым духом томимых, безруких, хромых, слепых, различными страстями одержимыми”. Почитание иконы Шуйской-Смоленской Божией Матери не ограничивалось границами города и его окрестностями. В 1722 году незабвенный Петр Первый, направляясь в Персидский поход, заезжал ей поклониться. Хотел даже взять её с собой, дабы она охраняла его. Шуяне, стоя на коленях, упросили государя не лишать их Святыни. Спустя два века уговаривать было бесполезно…
По свидетельствам современников: “Внутренность соборного храма поражала массой золоченого серебра и богатством украшений”. Разве могли все эти огромные ценности оставить церкви представители комиссии, получив приказ об обратном от партии и ВЦИКа?..
К 12 марта было закончено изъятие ценностей в трех небольших церквах в полном согласии с представителями верующих, без единого протеста. В следующую очередь был поставлен соборный храм, и общине верующих было предложено назначить своих представителей для работы в уездной комиссии. В воскресенье 12 марта в соборе состоялось собрание верующих. Большинством против 17 были выбраны представители, численно слабое, но агрессивное большинство. Церковная служба в понедельник (13 марта) окончилась к 11 часам, но публика, руководимая небольшой кликой, не расходится. К 12 часам прибывает комиссия и встречается отдельными враждебными криками из толпы. Желая избегнуть столкновения, комиссия решает отложить работу до среды и выходит из храма. В среду 15 марта к церковной службе в храм и на соборную площадь стекается возмущенная толпа народа. Раздаются погромные призывы, толпа постоянно растет. Подъехавшую конную милицию (6 всадников) встречают угрозами, камнями и поленьями. С колокольни начинают бить в набат. Набатный звон продолжается полтора часа и стягивает на площадь все годные для погрома силы и массу любопытствующих” [8, с. 3].
Официальное издание не могло иначе повествовать о событиях в Шуе, не могло не видеть в назревающей трагедии злой умысел “черносотенного меньшинства”.
Встретив сопротивление со стороны верующих, Ленин осознал, что первый агитационный этап антирелигиозной борьбы не был закончен, но и прерывать второй – изъятие ценностей – было уже поздно. Было решено действовать тайно, т.е. изымать ценности во время сосредоточения сил на подготовительно-разъяснительной агитационной работе. 22 марта 1922 года Молотов телеграфировал под грифом “строго секретно”: “создать в губерниях немедленно секретные руководящие комиссии по изъятию ценностей, …наряду с ними создать официальные комиссии или столы при комитетах помощи голодающим… приемки ценностей, переговоров с группами верующих и прочее” *Ф 2, оп. 5, Д № 6, л. 73*.
Иваново-Вознесенск объявлялся на военном положении. Не события ли в Шуе 15 марта 1922 года сделали “Красную губернию” чуть ли не фронтовой? Раненых и ушибленных граждан зарегистрировано 10 человек. Из револьвера, как было заявлено тогда в газетах, стреляли черносотенцы из толпы. К вечеру 15 марта были произведены аресты среди замеченных на площади… Арестован священник Светозаров. В тот же вечер представители верующих сдали в Уисполком 3,5 пуда серебра и ценностей собора. 19 марта прибыли следственная комиссия из Иваново-Вознесенска и 21 – комиссия ВЦИК. Были допрошены арестованные и свидетели. 23 марта комиссия ВЦИК признала действия уездной комиссии по изъятию церковных ценностей правильными и согласованными с распоряжениями центра, … комиссии немедленно приступить к окончанию своей работы.
Патриарх Тихон в своем воззвании писал: “…желая усилить возможную помощь вымирающему от голода населению Поволжья, мы нашли возможным разрешить церковно-приходским советам и общинам жертвовать на нужды голодающих драгоценные церковные украшения и предметы, не имеющие богослужебного употребления…” *3, с. 22*. Патриарх не скрывает того, что было, не ставит на своем послании гриф “Строго секретно”. Он говорит о братолюбивой роли церкви, её непростых отношениях с властью, для которой даже голод миллионов не стал фактором, сдерживающим откровенные политические амбиции. Кажется, что Тихон сумел заглянуть чуть вперед – в то, что продиктует Ленин.
В 45 томе “Полного” собрания сочинений Ленина о дне 19 марта 1922 года сказано со стеснительной лаконичностью и осторожностью: “Ленин в письме членам Политбюро ЦК РКП(б) пишет о необходимости решительно подавить сопротивление духовенства проведению в жизнь декрета ВЦИК от 23 февраля 1922 года об изъятии церковных ценностей в целях получения средств для борьбы с голодом *9, с. 2*.
Не только голод занимал Ленина. Главным был вопрос о власти, навязчивая идея всемирной диктатуры пролетариата (вернее той партии, которая хотела осуществлять её).
На этом “историческом пути” Ленина не связывали, кажется, никакие нравственные, моральные нормы. Не случайно он с одобрением вспомнил о запугивающей роли гильотины, звал идти дальше, действовать так, чтобы капиталисты “чувствовали все насилие пролетарского государства и забыли думать о сопротивлении ему”. Для него обеспечение хлебом голодных было не вопросом жизни и смерти, а вопросом той политики, которая сделала Россию центром трагических социальных экспериментов.
Было постановлено изъять из храмов все драгоценные церковные вещи, в том числе и священные сосуды, и прочие богослужебные церковные предметы.
Согласно выписке из постановления ВЦИК и СНК РСФСР от 8 апреля 1922 года “при ликвидации молитвенного здания культовое имущество распределять следующим образом:
а) изделия из платины, серебра, золота, парчи и драгоценных камней следует сдавать в госфонд (в местные органы);
б) исторические, художественные, музейные ценности – в органы народного комиссариата просвещения;
в) остальные предметы: иконы, облачения, хоругви, покровы и т.п. имущество специального назначения, необходимое при отправлении культа, передается верующим для переноса в другие молитвенные здания того же культа;
г) обиходные предметы (колокола, мебель, ковры, люстры) – в госфонд;
д) переходящее имущество: деньги, ладан, свечи, вино, масло, воск, дрова и уголь не изымать!” *Ф. 2953, оп. 3, Д № 440. “Переписка по вопросам религиозного культа”, л. 15*.
С точки зрения Церкви, подобный акт является актом святотатства. Патриарх в своем “Воззвании…” не одобрил изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской Церкви и карается ею как святотатство – миряне отлучением от неё, священнослужители – извержением из сана…”
Что предлагалось “умом, честью и совестью” – свято исполнялось на местах. Ещё до получения секретной директивы ЦК РКП от 22 марта Иваново-Вознесенский губком многое предпринял, чтобы в максимально сжатый срок – к 1 мая – изъять из “вверенных ему церквей” все мало-мальски ценные вещи (“чтобы никакой подмены”). К работе комиссий по изъятию церковных ценностей с первых дней были привлечены чекисты, военные, большевики со стажем. На страницах местных газет регулярно появлялись материалы, убеждающие в необходимости осуществляемой кампании.
Но директива есть директива. Она нацеливала, учила правильно расставлять акценты, а где-то развязывала руки. И полетела строго по цепочке очередная шифрограмма из губкома. Она любопытна тем, что, в отличие от кремлевской, в ней есть отступления – Шуя научила?..
“На все собрания верующих, так же как и на собрания рабочих, красноармейцев и крестьян необходимо посылать своих людей, конечно, не официально… Давая настоящую директиву, Вы должны помнить, что проведение декрета по изъятию ценностей должно быть проведено как можно полнее, изъять как можно больше – эту цель должны преследовать в своей работе. Но в то же время не забывать опасностей, которые сопряжены с проведением этого в жизнь. Во всяком конкретном затруднительном случае необходимо немедленно лично сообщать секретарю Губкома, пользуясь в секретных случаях шифром информационного пункта” *Ф. 2, оп. 5, Д № 6, л. 64*.
Агитационно-пропагандистский отдел должен был проводить работу с населением, не делая акцента на планируемых действиях по изъятию церковных ценностей. Однако ещё в понедельник, за два дня до “кровавой” среды, на фабриках среди рабочих циркулировали слухи, что “завтра придут в собор раздевать Владычицу и что нужно остановить фабрики”.
Слухи о “мятежной” Шуе быстро обошли Иваново-Вознесенск, аукнулись в других местах текстильного края. Да и газеты не скупились на, пусть однобокую, информацию. Ещё в феврале 1922 года сообщалось о чрезвычайных мерах по наведению “революционного порядка” В марте “Рабочий край” обнародовал “Воззвание к рабочим и крестьянам Иваново-Вознесенской губернии” губисполкома *2, с. 1*. В нем говорилось, что необходимо изъятие части ценностей храмов, но лишь тех, “которые не нужны при совершении обрядов”. Спокойный поначалу тон воззвания призван был, думается, снять напряжение среди верующих. Вместе с тем, воззвание откровенно указывало на “врага” – тех, кто возбуждал “несознательную часть населения против Советской власти и её местных органов”. Вся вина этих “врагов” состояла в том, что они не хотели без разбора отдавать все ценности храмов.
В конце воззвания, наряду с обещанием не нарушать “религиозного чувства и обряды”, звучит грозное “положить предел” “проискам и попыткам врагов революции”. Рабочих и работниц призывали “дать отпор проискам”. И ни слова о том, как же на самом деле идет изъятие церковных ценностей, как используется изъятое.
Обстановка весны двадцать второго года в губернии стала совершенно понятна и ясна, когда удалось прикоснуться к секретным документам тех лет – семьдесят лет пролежали они за замками! Как и можно было предположить, тревожили донесениями губком партии не только из Шуи. Из уездного Тейкова телеграфировали 29 марта, что священник Ястребов, получивший приказ доставить ценности из Тейкова, “в 10 вечера велел звонить в набат, собравши граждан своего прихода, повел речь с предложением пойти … постоять за церковные вещи…, а другие 3 – 4 священника ведут агитацию не сдавать, устраивать протесты. О них сообщено Госполитуправлению” *Ф. 2, оп. 5, Д № 6, л. 65*.
Шумно “с долгими рассуждениями” и “выкриками против” прошло многолюдное собрание граждан 2 апреля в Лухе. Но особенно угрожающие вести приходили из приволжских городов Кинешмы, Наволок, Вичуги… И если там не прогремели выстрелы, то отнюдь не по причине благоразумия большевиков – они к этому были готовы…
Из архивных документов явно можно увидеть массовое недовольство людей, связанное с изъятием церковных ценностей в этих городах: “Постановления ВЦИК от 23 февраля категорически отвергнуты, в особенности хуже всего обстоит дело на Томне. Затем задавали вопросы: разграбите церкви, что дальше будете грабить, в общей сложности совершенно не давали возможности по этому вопросу произнести речь. Общий вывод получается тот, что фабрики сагитированы соответствующими, трудно выявляемыми типами заранее. С другой стороны, упорная противность к решению этого вопроса может привести к выступлению фабрик.
Поэтому комиссия, имея общие выводы настроения рабочих, наметила план работы на случай вызывающих возможностей и Начгарнизону поручили привести в полную боевую готовность воинские части, причем Укому поручено организовать резерв коммунистов по церквам, более из женщин, и отчасти жен коммунистов, вполне надежных Советвласти и РКП.
В служебном рвении “солдаты” и “командиры” партии не гнушались ничем: запугивали, убивали, а если было нужно — меняли хлыст на пряник, утаивали, лгали. Сокрытие правды, требование доносительства со стороны своих членов, лжеинформация стали нормой уже в первые годы коммунистического режима. Свидетельство тому – документы.
Ответственность за выстрелы в Шуе власти всячески пытались переложить на церковь, на “попов и контрреволюционных агитаторов – недобитков” *Ф. 2, оп. 5, Д № 6, л. 66*. В дело активно включалось государственное политическое управление, одно упоминание о котором уже тогда наводило страх на людей.
4 апреля 1922 года в “Рабочем крае” начальник губернского отдела ГПУ Д. Шорохов в статье “Церковные ценности – умирающим”, в основу которой легли, как утверждает автор, “официальные документы”, в частности, писал: “…в верхах духовенства, а также и среди влиятельных мирян, из бывших купцов и торговцев, началась явно преступная работа, выразившаяся сначала в издании противоправительственных воззваний с призывом не сдавать ничего ценного Советскому правительству, … начали собирать общие собрания верующих, … пустили преступную агитацию, что золото нужно большевикам на уплату долгов Польше, на содержание Красной Армии, … среди верующих началось брожение и недовольство, а в некоторых местах произошли недоразумения, как, например, в Шуе… Ценности созданы трудом народа и принадлежат народу. Совершение религиозных обрядов не терпит никакого ущерба от замены драгоценных предметов другими, более простыми… Революционный Трибунал скажет свое слово и кара ляжет на действительных виновников, а не на слепых и темных людей, веривших в преступную агитацию попов” *22, с. 4*.
В губернскую газету “Рабочий край” шли сообщения с “фронта изъятия церковных ценностей”. “Одобряем”, “единогласно”, — доносили многолюдные собрания прихожан “при активном содействии местного духовенства” из Середы (Фурманова), Плеса, Тейкова, Родников, Кинешмы, Пучежа, Южи. Гаврилова Посада… Для пущей важности иногда указывалось, что один из голосовавших воздержался, где-то раздался провокационный выкрик, утонувший в хоре возмущенных рабоче-крестьянских выступлений.
Но не всегда и отовсюду шли бодряческие рапорты. Подтверждением тому могут служить свидетельства очевидцев, ныне здравствующих жителей с. Яковлево Савинского района, которые утверждают, что их родители в 1922 году оказывали активное сопротивление комиссии по изъятию и говорили: “Что хотите берите, но Евангелие и Крест алтарный не отдадим!”.
Ввиду угроз в свой адрес комиссия к вечеру церковь опечатала, к воротам приставила охранника. Однако ночью его связали, а Евангелие и крест из церкви вынесли. Из уездного города власти вызвали отряд красноармейцев. Мужиков пороли, но куда же спрятали реликвии, так и не дознались.
Можно цитировать и цитировать документы, которые не публиковались, но сохранились, к счастью, в архивных папках. Без них не найти правды, а с ними узнаешь такое, что прежние однобокие представления оказываются не более чем фальшивым покрывалом. Теперь открывается история трагедии страны и народа, в которой страшной страницей стало и святотатство.
Из протокола собрания секретарей и ответственных организаторов ячеек, политкомов, политруков и представителей от Губкома и Укома: “Церковь организация монархическая”. Наша церковь без изменений оставаться не может… Материальная мощь церкви – одно из основных положений переходного момента, и на это мы не могли не обратить внимание. Декрет отделения церкви от государства означает: государство, в данном случае рабочий, сдает на содержание трудящихся достояние церкви и церковь по своему смотрению, т.е. по усмотрению князей, не может ими распоряжаться…” *Ф. 2, оп. 5, Д № 6, л. 61*.
Процитированный протокол любопытен тем, что за этим выступлением проглядывает попытка идеологического обоснования тактики партии в отношении церкви. Из откровений секретаря губкома следует, что партия в борьбе с церковью должна взять на вооружение не только рекомендованную Лениным и его сподвижниками тактику насилия, расслоения, экономического подрыва могущества церкви, но и то, как сделать её послушной игрушкой в отношениях с народом, лицемерно предоставляя первую роль в исполнении своих желаний и амбиций органам ГПУ, армии, органам советской власти. Примечательны они тем, что в них, как нигде ранее, обнаженно звучит мысль: церковь в любом виде “белом” или “черном” – идейный и непримиримый враг большевиков.
Прав был А. Богданов, ещё в начале века указав Ленину (а с ним его партии), что, обрушивая свой гнев на религию за её косность, догматизм, увод от реальной жизни, сам он впадает в религиозный тип мышления. Все, что не по Марксу и Энгельсу, для Ленина и его последователей было ложно, а, значит, преследуемо и наказуемо. Поход Ленина с большевиками против церкви был больше, чем требование момента.
Третьим этапом в этой борьбе стало непосредственное закрытие или ликвидация храмов. Сначала изъяли ценности, затем появилась необходимость в зданиях: негде было хранить зерно, негде было жить учителям, а главное, — места для клубов срочно потребовались. Идеологическая работа продолжалась… Закрытие храмов в связи с нехваткой хозяйственных помещений – лишь очередной предлог. Зерна в дореволюционные годы было в несколько раз больше и, что самое главное, было, где его хранить.
“Хлеба и зрелищ” требовали подобно древнеримским советские язычники. Но “нельзя служить Богу и мамоне” *Мф. 6, 24*. Большевики избрали служение своей атеистической идеологии. Развлечения и увеселительные мероприятия, как ни странно, стали неотъемлемой частью досуга рабочих и крестьян. Враг рода человеческого и вовсе “остался без дела”. Люди сами делали то, что в православии принято считать смертными грехами, более того, они пропагандировали свои безнравственные поступки с трибун. “Беснование – полная отдача себя страстям. Наиболее распространенные современные формы беснования – это пьянство, наркомания, табакокурение, сквернословие, блуд, алчность и т.п.” (прп. Анатолий Оптинский). Все эти недуги человеческой души, как заразная болезнь, стали распространяться по стране. Люди стали порочными. “Грех – это рана, покаяние – лекарство. В грехе – стыд, в грехе – позор; в покаянии – дерзновение, в покаянии – свобода, в покаянии – очищение от греха” (свт. Иоанн Златоуст). Денница пал, он не раскаялся, потому что был горд. Именно эта гордыня помешала проснуться совести в душах и сердцах людей, которые начали совершать это страшное преступление против народа, страны, да и всего человечества в целом. “Верить в Бога нужно сердцем, а не умом” (Таисий Афонский). Люди, которые пытаются все открыть “умным” путем, приходят в тупик или идут по пути, ведущему в пропасть, в тьму кромешную.
Митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин говорил, что “людям свойственно отрицать то, что они не могут постичь”. Ленин и его последователи не смогли постичь, но боялись Бога, только это был не евангельский “страх Божий”, а страх перед тем, на место кого они по своей гордости хотели себя поставить в глазах народа. И страх этот был не бездейственный. Большевики боялись Храмов, Богослужений, они боролись с ними, оскверняли их, придумывая при этом самые разные причины себе в оправдание.
Уже в 1917 – 1919 годы по инициативе Ленина была проведена кампания по закрытию монастырей и некоторых видов церквей с реквизицией их имущества. Тогда же церковь лишилась статуса юридического лица и права на собственность. В последующие два года по распоряжению вождя, “опираясь на революционное сознание трудящихся масс, были ликвидированы мощи русских святых по всей стране. На четвертом – пятом году советской власти началась кампания по расколу православной церкви, её разложению изнутри. Одновременно был разработан план, как выше рассказывалось, разграбления, или, употребляя ленинский термин “очищения” всех “богатых” и небогатых церквей с расстрелом тех, кто этому сопротивляется.
Сегодня документально доказано, что основная доля ценностей пошла на подкармливание партийных, советских, армейских кадров. Именно в эту пору им были увеличены зарплата, различные виды довольствия.
В связи с тем, что поход Ленина с большевиками против церкви был больше, чем требование момента, останавливаться на достигнутом, т.е. на материальном подавлении церковных общин, они не собирались.
Большевики хорошо понимали, что Церковь, этот дом Божий на земле, является не только местом собрания верующих для совместной молитвы, но и центром духовности. Именно церковь, “Единая Святая Соборная Апостольская”, молилась об изгнании бесов, о прогнании всякого врага и супостата, то есть молилась об избавлении от них, как от еретиков и супостатов. Как известно, “бесы тоже веруют и трепещут”. Этот трепет пугал их. Совершение Божественной Литургии, во время которой люди соединяются со Христом в таинстве причастия, безусловно, было основным мотивом в бескомпромиссной борьбе за ликвидацию храмов.
Ленин и его соратники понимали, что закрыть церкви лишь потому, что необходимы помещения для хозяйственных нужд, жилья и устройства больниц, будет весьма сложно. Православные христиане сердцем воспринимали слова Господа: “Не хлебом единым будет жив человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих” *Мф. 4, 4*. В народе говорили: “Без Бога – не до порога!” Истинно верующие люди знали, что если будут стоять храмы, будут совершаться Божественные Литургии, будут и школы, больницы, и всё то, что является “хлебом насущным!”
Большевики начали закрытие церквей с тех же самых мероприятия, которые имели место перед началом кампании по изъятию ценностей, т.е. с идеологической работы, подразумевавшей антирелигиозную пропаганду. В первую очередь проводили “беседы” с теми, кто был не устойчив в своих убеждениях, конформен по натуре и смог бы легко увлечь за собой “себе подобных” конформистов. К сожалению, уже задолго до революции среди населения наблюдалась тенденция к ослаблению веры. “Почва” была подготовлена ещё до прихода к власти Ленина, нравственный переворот произошел гораздо раньше политического. Многие люди, считавшие себя христианами, не являлись таковыми, ибо имели “твердость в слове, а не в сердце”.
Поскольку “душа по природе – Христианка”, люди, пусть и неосознанно, но оказывали сопротивление новым властям. На собраниях, которые проводились в каждом колхозе, на каждой фабрике и во всех общественных организациях, выступали либо сами партийные идеологи, либо хорошо обученные ими люди. Во всех газетах с завидной регулярностью печатались статьи, посвященные “одурманиванию народа”, борьбе с идеологическим противником правящей партии. Вместе с тем велась активная работа по “запугиванию” и внесению смуты в среду православных христиан. Большевики активно пользовались принципом: “Разделяй и властвуй!”. Следует отметить, что они были весьма успешны в своей деятельности, поскольку, пусть даже и не отдавая себе в этом отчета, искушали людей, заронив семя “гордыни” в сердца верующих. Они использовали лесть и похвалу, зная, что “похвалы возвышают и надмевают душу; когда же душа вознесется, тогда объемлет её гордость, возводит до небес и низводит до бездны”. “Льстец есть слуга бесов, руководитель к гордости, истребитель умиления, губитель добродетелей, отводитель от истинного пути. Ближайшие вас, льстят вы *Ис. 3, 12* — говорит пророк” (Прп. Иоанн Лествичник).
Как известно, Иуда остался Иудой; его поступок осуждали даже атеисты, но сами того не ведая, или же, что ещё страшнее, сознательно, повторяли его.
Уже в середине 30-х гг. можно было прочесть в деле “О ликвидации Успенской кладбищенской церкви г. Иваново”, что машиностроительный завод им. Киселева А.С. просил закрыть церковь и отдать им её для открытия дома молодежи. 28 июня того же 35 года их просьбу утвердили, несмотря на несколько сотен подписей от верующих, просивших сохранить храм *Ф. 2953, оп. 3, Д № 384, л. 41*.
Несколькими годами ранее, в 1929 году, в деле “О закрытии церквей” находим просьбы от 81 человека из редакции “Рабочего края” закрыть Крестовоздвиженскую церковь в Иванове [25/Х.1929]. Сразу же на призыв откликнулись 107 студентов И-ВЗТ, от 24 до 40 человек (в разные периоды) работников фабрики им. 8 Марта, 22/Х.1929 г. “попросили” закрыть храм в Честь Воздвижения Животворящего Креста Господня учащиеся и педагоги Сосневской девятилетней школы № 2.
В тот же день редакция “Рабочего края” опубликовала письмо одной домохозяйки, “которая теперь имела право управлять государством”, советовавшей “передать Скорбященский храм г. Иваново под склад, т.к. должна быть большая экономия из-за прохождения железнодорожной ветки”. Сразу же, как ни парадоксально, нашлись 86 человек, подписавшихся под её рекомендацией, и 103 человека из 112 работников редакции к ним присоединились. “На помощь” пришли и 40 работников механического отдела фабрики им. Зиновьева [Ф. 2953, оп. 3, Д № 13, л. 113].
После проведения пропаганды, запугивания и иных конкретных мер воздействия на граждан, можно было встретить письма и постановления такого рода: “Принимая во внимание, что общество подало заявление об отказе от содержания храма, и что заявлений от верующих о желании взять храм под религиозные надобности не поступало, договор с религиозным обществом Иосифовской ориентации при Скорбященском храме расторгнуть и помещение храма передать под культурно-просветительские учреждения” (Выписка из протокола № 15 заседания Президиума Ив. Гор. Совета Рабочих, Крестьянских и Красноармейских депутатов от 31./V.1935 г.
Необходимо осветить причины подобного решения церковного Совета. В мае 1935 г. состоялось собрание церковного Совета совместно с ревизионной комиссией (о полномочиях этой комиссии не трудно догадаться) Скорбященской церкви Иосифовской общины. Поводом, по крайней мере, официальным, послужил ремонт сломанного окна. До нас не дошли сведения о том, кто и что говорил на этом собрании, но 26 мая 1935 года появилось объявление [Ф. 2953, оп. 3, Д № 334, л. 40] следующего содержания: “Община верующих в Горсовет о принятии от неё храма, ввиду того, что по своей малочисленности она не может содержать храм и уплачивать причитающиеся страховые сборы и налоги” [Ф. 2953, оп. 3, Д. № 334, л. 44].
Материальный гнет был самым распространенным методом воздействия на приходские советы. Их ставили в такие “жесткие рамки” по уплате непомерных налогов, что у членов совета не оставалось другого выхода, кроме как (не без давления ревизионных комиссий) открыто признать, что содержать храм они не могут.
Сценарий везде один и тот же. Начинают с непосильных налоговых пошлин, продолжают вмешательством ревизионных и иных комиссий во внутриприходскую жизнь, воздействуя тем самым на прихожан, а заканчивают публикацией писем от рабочих, учителей, врачей с просьбой о передаче им храмов в связи с крайней необходимостью в зданиях “для обустройства там учреждений крайне важных для жизнедеятельности членов молодого советского общества”. Можно подтвердить наличие такой закономерности с помощью целого ряда примеров.
Выписка из протокола № 109 заседания Президиума Ивановского облисполкома: “Принимая во внимание требования трудящихся г. Шуя, выраженных в наказе о закрытии Воскресенской, Всехсвятской церквей, отказались, и что закрытие 2-х других церквей (Крестовоздвиженской и Покровской) не затрагивает интересы верующих, т.к. они могут удовлетворять свои религиозные потребности в других 4-х церквях, имеющихся в г. Шуя, договоры ликвидировать и передать Шуйскому горсовету для использования на местные нужды” [Ф. 2953, оп. 3, Д № 783 “Ходатайство Горсовета о ликвидации церквей”, л. 7].
Примерно тот же сценарий наблюдается в деле “О закрытии церкви в селении Омутское Суздальского района” . Решение Президиума Ивановского облисполкома 25 октября 1939 года , представленное в виде “ходатайства президиума Суздальского райисполкома о закрытии церкви в селении Омутское”, повествует о том, что “договор на пользование церковью в с. Омутское расторгнут, и от других религиозных общин заявлений о передаче в их пользование этой церкви для культовых целей не поступало, церковь эту как молитвенное здание ликвидировать и передать Суздальскому райисполкому для использования под культурно-просветительские цели”.
А несколькими месяцами ранее (14/VII.1939) в решении все того же Президиума читаем: “…в связи с тем, что религиозная община, пользовавшаяся этой церковью распалась, а оставшиеся члены исполнительного органа “20-ки” подали заявление о выходе из состава таковой и дальнейшего содержания молитвенного здания, здание не используется, находится в бесхозяйственном состоянии, налоги не уплачиваются, договор расторгнуть” [Ф. 2953, оп. 3, Д № 1112, л. 9]. Из л. №10 в том же деле, датируемого маем 1939 года выясняется, что из 5 человек состава церковного совета в наличии на момент приезда комиссии оказался только 1 человек. Староста умер в тюрьме в 1939 г., а остальные категорически отказались брать на себя ответственность за храм и его имущество” [Ф. 2953, оп. 3, Д № 1112, л. 10]. Не трудно догадаться, вследствие чего члены церковного совета категорически отказались брать на себя ответственность за имущество и за весь храм, староста их прихода умер ни где-нибудь, а в тюрьме, скорее всего, именно из-за того, что некогда взял на себя такую ответственность.
В некоторых случаях официальные источники могут содержать информацию о том, что имелись серьёзные осложнения в связи с ликвидацией того или иного храма. Агитационная работа проводилась с сильным опозданием, к приходу относилось сразу несколько сёл и деревень, население было безграмотным, но глубоко воцерковленным.
Очень нетипичным является ход событий в деле “о закрытии церкви в с. Ново-Талицы Ивановского района. Особенность его заключается в том, что длилось оно более, чем все остальные (почти полгода), кроме того, начато оно с протокола общего собрания колхозников Талицкого колхоза, из которого можно узнать лишь о том, что из 26 присутствовавших (вместо необходимых 36) только один высказался против закрытия храма. Настораживает то, что не все колхозники почтили вниманием это собрание, и почему-то воздержавшихся не оказалось. Но самое главное, что не может не удивить исследователя – один человек, голосовавший “против” (фамилия не указана). Возникают серьезные сомнения относительно правдивости изложенной информации.
В тот же день 45 человек из д. Кадниково проголосовали за закрытие храма, но имели место трения, на которых выступали со следующими заявлениями: “Мы без церкви будем бедствовать, но у нас нет попа…”, “церкви в других районах, более глухих давно закрыты, здесь в области у вас церковь не работает, а занята”, “никакого насилия как сказано в докладе”, “школу обещают, а не делают, нам нужна школа или больница”, “нам надо сказать, что нам нужна церковь и всё”, “за церковь надо платить и с церковью надо покончить”, “с сельсовета спрашивают налог, а он спрашивает нас, что делать… церковный совет отказывается”. За закрытие выступили 16 человек, против – 24, воздержался – 1 человек. В официальном же документе отмечено, что 25 человек было “за закрытие”, хотя именно столько людей не поддержали идею о ликвидации храма. Решение было принято вопреки мнению большинства.
Точно такое же несоответствие выявлено в ходе изучения собрания колхозников д. Балино . На протоколе стоит пометка, что присутствовали 34 человека, среди которых двое выступили с речью антирелигиозного содержания. Один из выступавших, некто Мясников, сказал, что “если нет попа и надо платить налог, а доходов нет и нет целесообразности иметь пустующую церковь”, а другой поддержал его, резко заявив, что “церковь нам не нужна, надо сейчас решить этот вопрос раз навсегда”. За закрытие проголосовали, как было указано, 18 человек, против – 4, воздержались 15 человек. Таким образом, либо на собрании присутствовали не 34 человека, а 37, либо сведения о голосовании недостоверны и приведены лишь для “отписки”.
Два месяца проводилась “работа” с населением, в результате которой некоторые члены церковной 20-ки вышли из неё. 9 мая 1939 г. решением Президиума исполкома Ивановской области постановили “ликвидировать молитвенное здание и передать Ивановскому райисполкому для пользования под культурные цели” [Ф. 2953, оп. 3, Д № 889, л. 2].
На заседании комиссии по вопросам культа при Президиуме Ивановского облисполкома от 27.01.34 г. постановили: “Если церковь бедствует более 2-х лет, то её следует закрыть” [Ф. 2953, оп. 3, Д № 440, л. 55].
Практически уникальным можно считать случай с ремонтом Крестовоздвиженского храма в г. Шуя. Эта церковь расположена рядом со зданием театра – центром городской культуры в 30-е гг. Председатель горсовета тов. Баранова, руководствуясь указаниями комиссии по вопросам религиозного культа, предложила церковному совету отремонтировать здание (т.к. на самом деле церковь требовала ремонта, стены валились, при снятии колоколов боковая часть колокольни была разобрана и грозила дальнейшим разрушением, внутренняя часть тоже требовала ремонта). В расчете на то, что средств на ремонт не найдется, и церковь можно будет легко закрыть, запретив служить в аварийном помещении, быстро была составлена смета, установлен срок начала ремонта. Прихожане сразу же начали сбор средств (ходили по домам шуян), но к указанному горсоветом сроку нужной суммы всё же не нашлось. И тут произошло то, что никак не ожидали богоборцы, горсовет пошел на встречу верующим и дал им отсрочку. И как отмечалось в письме к официальным лицам с объяснениями того, что случилось: “…к ремонту приступили, материал словно из земли вырос, Горкомхоз для ремонта жилых зданий не найдет скоро, а тут появилось всё. Церковь после ремонта стала как новенькая, отделкой её можно восхищаться, ни один дом в Шуе не блестит такой белизной, как эта церковь, только осталось повесить колокола…”. И это имело место в 1937 году. К сожалению, реакция людей, боровшихся с церковью в те годы, была незамедлительной. Уже 28.01.1938 г. редакция журнала “Крокодил” направила на расследование председателю облисполкома неопубликованную заметку от 13 ноября 1937 года о том, что Шуйский горсовет помог церковному совету отремонтировать церковь. После чего Крестовоздвиженская церковь в г. Шуя была ликвидирована *Ф. 2953, оп. 3, Д № 783, л. 82*.
Достаточно показательным является пример с закрытием храма в с. Чудь Кадыского района. Дело в том, что бывший священник этого прихода
Каллистов на указание сельского совета о том, что необходимо срочно отремонтировать ограду вокруг церкви, поскольку на её территории ходит скот, отреагировал весьма смело и вместе с тем именно так, как должен был поступить православный христианин, пастырь. Он написал письмо в райисполком, в котором указал на то, что “разрывают могилы, портят памятники…”, напомнив при этом, что “из истории известно, что дикие народы с уважением относились к могилам своих отцов, а сельсовет имеет средства для ремонта ограды, но её до сих пор нет”. 13.05.37 г. была написана жалоба от прихожан, в которой они сообщили, что колокольня используется под пожарную вышку. На письмо в райисполкоме отреагировали незамедлительно. 26.05.37 г. постановили службу в храме разрешить, т.к. здание не признано аварийным, но обязали отремонтировать в 2х месячный срок, а колокольню разобрать. 26.06.37 г. церковная староста жалуется, что сначала (после письма в облисполком от 18.06.37 г.) “сняли с должности священника, другим же не дают служить. Всё население верующее может взбунтоваться!…” На этом Дело было закрыто. Исход его неизвестен *Ф. 2953, оп. 3, Д № 823, л. 47*.
Особенным является “случай с закрытием храма в с. Зарайском. Райисполком собственной властью закрыл церковь. 300 человек верующих шли на литургию в праздник Крещения Господня, а пришли к закрытым дверям. Примерно то же произошло в апреле 1936 года с Зарецкой церковью *Ф. 2953, оп. 3, Д № 440, л. 65* в Пучеже. И только после этого 28 декабря 1936 года ответственный секретарь комиссии по культам Анисимов писал, что “борьба с религиозными предрассудками мерами администрирования является совершенно недопустимой и против линии партии и правительства” *Ф. 2953, оп. 3, Д № 823, л. 48*.
Несмотря на это заявление, административные меры всё же применялись, причем повсеместно. Религиозная община заводской Покровской церкви Павлынинского с/совета обратилась 5.01.36 г. с жалобой на отказ райисполкома выдать общине разрешение на хождение “со славой” по домам верующих в дни предстоящего праздника Рождества Христова *Ф. 2953, оп. 3, Д № 823, л. 31*. Люди, совершенно не знакомые с духовным смыслом церковных таинств, отказали прихожанам в их просьбе 16.01.37 г. на основании того, что в селе распространялись эпидемии (скарлатина и т.п.).
В конце апреля 1935 года из Пестяковского района поступали письма в разные инстанции с просьбой разрешить ходить по домам служителей культа, чрез полгода церкви либо ликвидировали, либо запрещали колокольный звон *Ф. 2953, оп. 1, Д № 11, л. 33*.
Отдельно следует остановиться на вопросе борьбы с колокольным звоном. Колокола – символ христианского благовеста. Когда слышится колокольный звон церквей, редкий христианин не испытывает молитвенного чувства к Богу. Колокола и их звоны вызывали в народе любовь и почитание. В них – сила, мощь, торжество и предчувствие поистине чего-то великого. Звучали они и во время эпидемий. Вся жизнь русского человека проходила под колокольный звон. “Патриархами Земли Русской” называют колокола. И это справедливо. Колокольные звоны – духовные самоцветы народа, это голос Родины, народа, Православной Церкви…” *1, с. 822*. Причины, по которым люди, отвергавшие идею Бога, боролись с колокольным звоном, совершенно очевидны. Общий вес снятых колоколов составил 1605 тонн.
24 января 1930 года по просьбе 565 жителей Иваново-Вознесенска (подписи прилагаются) было начато решение вопроса о возобновлении колокольного звона в Иваново-Вознсенске *Ф. 2953, оп. 3, Д № 13, л. 11*. Несмотря на многочисленные просьбы верующих, вопрос был решен не в их пользу. Именно после этого началась активная работа по прекращению колокольного звона и переплавке колоколов.
Выписка из протокола заседания президиума Ивановского РИКа от 7 октября 1936 года свидетельствует о том, что было заслушано “ходатайство Пленума Ново-Талицкого с/совета, школьных работников и общего собрания членов Ново-Талицкого колхоза о прекращении колокольного звона и снятии колоколов с церкви, находящейся в селе Ново-Талицы” *Ф. 2953, оп. 3, Д № 519, л. 1*. Постановили: “Учитывая ходатайство и принимая во внимание, что в ограде церкви находится ряд организаций: с/совет, изба-читальня, рядом с оградой школа и сельпо, колокольный звон нарушает нормальную работу данных организаций, ходатайство удовлетворить и колокольный звон прекратить”. Кому в первую очередь мешал колокольный звон, нарушая нормальную работу организаций, не трудно догадаться. Насколько “нормальной” была эта работа с точки зрения православных христиан, говоривших, что “без Бога – не до порога!”, сказать однозначно достаточно трудно.
Из постановления видно, что на территории храма располагались и ряд других организаций. Случаи подобного святотатства были распространены повсеместно. Так, например, 9.07.32 г. на заседании президиума Макарьевского РИКа решили, что “одна община верующих не имеет права иметь два молитвенных здания. Одно нужно отдать под школу” *Ф. 2953, оп. 3, Д № 823, л. 50*. Чаще всего здания храмов приспосабливали под школы, больницы, общежития, но, к сожалению, не редко их переоборудовали под склады, “лесопилки”, водонапорные башни, тюрьмы и даже заводы.
Основной “пик” богоборческой деятельности в городе Иваново пришелся на 30-е гг., а закрытие храмов происходило, в основном, в период с 1933 по 1938 гг. В деле № 384 “О ликвидации Успенской Кладбищенской Церкви в г. Иваново” помещен список действующих церквей по г. Иваново на 28 июля 1935 года *Ф. 2953, оп. 3, Д № 384, л. 8*: 1) Благовещенская (Тихоновская), 2) Преображенская (2 общины – Тихоновская и Обновленческая), 3) Введенская (те же 2 общины), 4) Старообрядческая (имеется отдельное каменное помещение при благовещенском храме)”.
14 января 1932 года было решено ликвидировать бывшую летнюю Крестовоздвиженскую церковь и Феодоровскую часовню *Ф. 2953, оп. 3, Д № 159, л. 12*.
18 июля 1935 г. в РИК поступило заявление от прихожан с просьбой оставить им Спасский храм. 18 октября, после проведения антирелигиозной пропаганды, запугивания и прочих мер воздействия на верующих, поступило новое заявление с отказом от ходатайства о Спасском храме, но с просьбой оставить им Введенский храм. “28 сентября 1935 г. снят решением епархии служитель культа в Спасской церкви (по ходатайству общины), 29 октября опечатали храм и описали имущество, а 28 ноября – церковь постановили – “закрыть” *Ф. 2953, оп. 3, Д № 385, л. 16*. При описи имущества довольно часто наблюдались случаи хищения или же занижение остаточной стоимости имущества с целью последующего незаконного присвоения в пользу изымающих. В связи с этим “прихожане жаловались на неправильную оценку (денежную) здания храма и его имущества” *Ф. 2953, оп. 3, Д № 35, л. 6*.
16.12.35 г. закрыли Ильинский храм в Воробьеве. Согласно выписке из наказов избирателей во время отчетно-перевыборной компании 1934 г., данных Президиуму Ивановского горсовета, её следовало переоборудовать или под архив, или под детскую техническую станцию. Введенскую церковь следовало приспособить под культурное учреждение или клуб системы хлебопечения (по требованию рабочих станции Иваново), Спасскую церковь – под кинотеатр (по требованию союза медсантруда), а закрытую 22.10.35 г. по просьбе “торфмаша” Успенскую церковь было решено передать областному музею *Ф. 2953, оп. 3, Д № 334, л. 57*.
13.04.35 г. машиностроительный завод имени Киселева А. С. просил закрыть Успенскую Кладбищенскую церковь и отдать им для открытия дома молодежи. 28 июня 1935 г. просьбу утвердили, не взирая на то, что в Ивановском облисполком поступило заявление о сохранении церкви для верующих с несколькими сотнями подписей *Ф. 2953, оп. 3, Д № 384, л. 28*. Смоленская церковь в г. Южа сначала была использована под спортзал, а затем под городской клуб-театр.
Сведения о количестве закрытых в годы гонений на церковь храмов на территории Ивановской епархии весьма различные. Это, по-видимому, связано с тем, что границы областей и районов в те годы часто изменялись. Кроме того, официальная информация о закрытии храмов, достигающая “верхушек” власти, почти всегда была преувеличенной. В деле № 440 “Переписка по вопросам религиозного культа” на л. 9 заявлено, что “до революции было всего 3206 церквей, а на 01.01.35 г. действующими считались 1975 (из них 150 – городских, 1825 – сельских), а по состоянию на 01.08.35 г. всего действующих было 1944 храма (145 – городских и 1799 – сельских)” *Ф. 2953, оп. 3, Д № 440, л. 63*. Чуть позже, на л. 49, представлены совсем другие цифры: к моменту революции насчитывалось 1473 молебных здания, на 01.01.36 г. закрыто 570, из них только по 233 ликвидация официально оформлена.
Из 570 закрытых церквей разобрано – 40, используются под культурные учреждения – 131; приспособлены под жилье и учреждения – 34; под склады – 191; под мастерские, электростанции, молокозаводы и другие производственные предприятия – 52; под торговые предприятия – 5; не используются (пустуют) – 117 зданий *Ф. 2953, оп. 3, Д № 440, л. 66*. На 01.01.36 г. функционировали 903 церкви. В Кинешемском районе на 01.08.38г. имелось 20 церквей, из них 13 – действующих, недействующих – 7, закрытых – 5. Достаточно любопытно, почему же имелось только 20 храмов, а сумма действующих, недействующих и закрытых церквей составляет 25?! *Ф. 2953, оп. 3, Д № 27, л. 390*.
После официального закрытия храмов верующие люди тем не менее не оставляли попытки возобновить Богослужения в пустующих храмах и направляли многочисленные просьбы с сотнями подписей в различные комитеты и ведомства. Не трудно догадаться, что все эти попытки были приняты лишь как “остатки брожения народных масс, поддавшихся пагубному влиянию религиозного дурмана”.
Например, 06.02.1930 г. большинством голосов колхозники постановили закрыть Архангельскую церковь в с. Архангел в Писцовском районе и переоборудовать её под клуб. Всего прихожанами данного храма являлись 2016 человек! Они прислали 50 листов заявлений и просьба от прихожан об открытии Храма с подписями на 5 листах! Просьбу даже не рассматривали! Дело на этом было закрыто *Ф. 2953, оп. 3, Д № 13, л. 135*.
В годы Великой Отечественной войны, в период испытаний не только людей верующих, но и для всей, пусть даже и не православной, страны произошло то, чего следовало ожидать, то, во что верили все христиане. Есть Бог – признал Сталин 22 июня 1941 года, обращаясь к гражданам страны со словами: “Братья и сестры…”. Есть – добавил он и выполнил в страшный для России час наказ Божией Матери, что … должны быть открыты во всей стране храмы, монастыри, духовные академии и семинарии, священники должны быть возвращены с фронтов и из тюрем, должны начать служить. Стоял вопрос о сдаче Ленинграда. “Пусть вынесут, — сказала Она, — чудотворную икону Казанской Божией Матери и обнесут её крестным ходом вокруг города, тогда ни один враг не ступит на святую его землю”… И была Великая Победа сначала Великой Любви и Милости Божией над силами тьмы. Были открыты многие, оставшиеся нетронутыми храмы, а затем и победа над фашистской Германий. Однако врага (супостата) прогнали навсегда, а другой, враг всего рода человеческого, остался ещё властвовать в умах и сердцах многих.
Весьма уместно будет вспомнить то, что сказано Сергием Нилусом в прошлом для нас сегодняшних: “Сила Божия в немощи совершается…”. Храмы были открыты. Но процент их в сравнении с количеством действующих приходов до революции ничтожно мал (15%). При этом правительство самостоятельно, без согласования с епархиальными управлениями, решало, какие именно храмы нужно открыть.
Любые попытки прихожан воздействовать на принимаемые исполкомами решения заканчивались неудачей. 21.06.44 г. от прихожан Крестовоздвиженского храма с. Палех в Кремль, в Центральный исполнительный комитет, председателю Президиума Верховного Совета депутатов трудящихся СССР поступило письмо с просьбой разрешить служить в храме. Храм был закрыт 27 декабря 1938 г. В районе, как это и было положено согласно решению того самого Верховного Совета, функционировало только 2 церкви, ближайшая из них в 3-х км от Палеха.
12 августа 1944 г. на Совете депутатов трудящихся СССР решили, что храм открывать не целесообразно, т.к. в районе уже действуют 2 прихода, а в этом здании находится государственный музей древней живописи.
В письме от общины верующих Православной Русской Церкви с. Палех, датируемом 16 апреля 1945 г., Московскому митрополиту Алексию содержалась просьба посодействовать в открытии храма, чтобы “помолиться за родных воинов-защитников доблестной Красной Армии, которая творит великие подвиги под руководством Мудрого Полководца тов. Сталина (приложено к письму около 100 подписей прихожан)” *Ф. 2953, оп. 3, Д №269, л. 19*. Эту просьбу 13 мая 1945 г. поддержал Управляющий Владимирской и Ивановской епархии епископ Онисим. 6 июня просьбу отклонил исполком по делам РПУ при СНК СССР. А 22.06.46 г. прихожане получили окончательный отказ от уполномоченного Совета по делам РПУ при Совмине СССР. Прихожане надеялись на понимание, но война закончилась, и компартия снова сменила “Слава Богу!” на “Слава КПСС!”. А ведь 10.02.44 г. после того, как религиозная община верующих (208 человек) написала в ЦИК (Москва), сообщая, что стали разбирать храм, обращалась с просьбой приостановить работы, и письмо дошло до Сталина. 20.03.44 г. председатель Палехского райисполкома разборку приостановил.
В период с 24.11.53 г. по 28.06.54 г. отказали в просьбах открыть храмы в с. Дунилове, с. Георгиевском (Пестяковский р-н), с. Нежино (Юрьевецкий р-н), д. Богородское (Савинский р-н), в Вичугском и Приволжском районах. Члены 20-ки г. Плеса писали патриарху Алексию I, что все 6 храмов Плеса остаются закрытыми, а архиепископ Венедикт указал уполномоченному по делам РПЦ, что просьбы неоднократны. Прихожане Вознесенского храма (с. Коршунское Юрьевецкого р-на) прямо указали в своем письме на причины подобных отказов: “Просьбы от прихожан передаются из рук в руки, а решения нет” *Ф. 2953, оп. 3, Д № 594, л. 88*.
Святотатство… Это слово имеет для широкого населения достаточно определенное значение, если сказать, что в такой-то губернии производится святотатство, то могут ли не возмутиться верующие, и не вызовет ли это с их стороны всех усилий, чтобы не допустить этого. Для того, чтобы не было возмущения и сопротивления, большевики создавали повсеместно агитационные кружки, призванные бороться с религией. С одной религией боролись, но хотели насадить другую. Несмотря на то, что работа проводилась достаточно плодотворно, русские люди никогда не смогут отказаться от своей Родины, Руси, которая много веков называлась святой.
Правящая партия не хотела идти ни на какие компромиссы. Наступил голод, значит, надо было накормить голодающих людей, но не за счет интенсификации производства, ведь произвести для них сложнее, чем украсть. Патриарх Тихон совершенно справедливо назвал Советскую власть “церковными ворами”. Свобода совести должна была восторжествовать, как предполагал Ленин, а не свобода от совести.
Иваново называли “Родиной первого Совета”. Именно здесь впервые прогремели выстрелы в мирных людей, вся вина которых заключалась лишь в том, что они были людьми честными и не позволяли воровать святыни. События, произошедшие в Шуе в мае 1922 года, безусловно, лишь эпизод великой трагедии, но именно они были первой “весточкой”. После того, как противостояние обострилось, и правящая партия категорически отказалась уступать в чем-либо верующим людям в лице Патриарха Тихона, началась первая волна гонений, которая продлилась несколько лет. На основании архивных данных можно утверждать, что в Ивановской епархии гонения на Церковь, как, впрочем, и по всему Союзу, осуществлялись с периодичностью в 12 – 15 лет. Первая “волна” длилась с 1921 по 1925 гг., вторая – с 1933 по 1939 гг. Вероятно, была и третья, но более сглаженная. Наше внимание было сконцентрировано на первых трех десятилетиях Советской власти. Внутри волн выделялись подъёмы – начало активной антирелигиозно-пропагандистской деятельности, пик, выраженный репрессиями священников и изъятием церковных ценностей, затем наблюдался некоторый спад активности в связи с тем, что закрытие храмов проходило в период, когда люди еще не успели “придти в себя” после потрясений предыдущего этапа. Затем большевики, видя некоторую инертность, запрещали колокольный звон и начинали переоборудовать храмы. Осознав то, что семьи священников незаконно выселяются, сами священники ссылаются в Гулаг, в церквях устраивают клубы, православные люди начинали бороться за справедливость: писали письма в комитеты и исполкомы, собирали подписи. Эта работа длилась по несколько лет. Когда большевики поняли в начале 30х гг., что религия “сама не отомрет”, опять начался голод, и всё повторилось вновь… аресты, конфискации, ликвидации…
То, что основывалось тысячелетиями, хотели вмиг перевернуть, уничтожить. Прав был Ф. М. Достоевский, говоривший об атеистах, что “они не просто становятся атеистами, они верят как бы в новую веру, не замечая того, что уверовали в нуль”.
Вообще сущность Христианства заключается в любви к Богу и ближнему, атеизма же – в ненависти к Богу и ближнему. Оба учения знают, что Бог существует. Церковь нельзя уничтожить в принципе в силу её Богоустановленности… Большевики не победили, они были поражены, ведь спустя несколько десятилетий храмы вновь открыли, а вот души их, к сожалению, уже не спасти…