О том, что «все знают»

 

— Прежде всего, интересно Ваше мнение как историка: сто лет – это что за срок? Еще рано анализировать все, что произошло в семнадцатом году? Или – уже поздно?

 

— Скажите Вы мне сначала: а что произошло в семнадцатом году? Понимаете, когда мы начинаем разговор о революции, мы сталкиваемся с неким набором штампов, общих мест – того, что вроде бы «все знают». Но на самом деле в массе своей мы ничего об этом периоде не знаем.

Например, рассуждают о слабости Государя, о том, что экономика находилась в плачевном состоянии. О том, что социальные противоречия достигли высшей точки в период войны. Но мы должны отдавать себе отчет в том, что именно в предреволюционный период экономическая ситуация в России была очень стабильной. Приведу пример. Одним из показателей развития страны является создание океанского флота.

 

— Неожиданно.

 

— Отнюдь. Представьте, большой военный корабль втягивает в свое создание около тысячи (!) смежных предприятий. Кораблестроение – огромный сектор экономики. Так вот, после 1912 года разворачивается большая кораблестроительная программа, по которой Россия к 1930 году должна была иметь огромный флот – до пятидесяти суперсовременных линкоров. Мы от французов получили морскую базу в Бизерте (в современном Тунисе), должны были получить базу в восточном Средиземноморье, по итогам войны владели бы проливами Босфор и Дарданеллы. Именно в 1917 году должна была осуществиться спланированная ранее десантная операция по занятию нами проливов.

Уже в 1915 году в Петрограде на воду было спущено четыре крупнейших линейных крейсера типа «Измаил». В своем классе они были сильнейшими в мире, и достроить их нам не дали англичане, не желавшие видеть Россию великой морской державой.

Далее предполагалось строительство еще более мощных кораблей и инфраструктуры для них. В 1916 году был основан Романов-на-Мурмане (нынешний Мурманск), дававший выход в Северный Ледовитый океан через незамерзающий залив. Создание нового флота – огромный, масштабный проект. Им лично, очень активно и обстоятельно занимался Государь. По сути, этим проектом создавалась система планирования экономики (огромного ее сектора) до 1930 года. Не на «пятилетку»! То есть у Государя было очень четкое представление о модернизации военно-промышленного комплекса, который своим развитием вытягивал бы всю экономику.

Да, в 1915 году мы испытали так называемый снарядный голод, из-за которого началось отступление русской армии, но уже в 1916 году этот «голод» был полностью преодолен. Более того, такое количество было накоплено вооружения, снарядов, амуниции, что именно на них потом страна воевала несколько страшных лет гражданской войны.

 

(Крейсер «Измаил» (реконструкция))

 

— Значит, не экономика. Тогда где было «слабое звено»?

 

Нагнетался градус общественного брожения. Можно сказать, что сильное напряжение стало нарастать с августа 1915 года, когда Государь сместил с поста Верховного главнокомандующего Великого князя Николая Николаевича. Вокруг отставленного князя окончательно сплотилась оппозиция. Министры устраивали самые настоящие забастовки в правительстве, к ним присоединилась Государственная Дума, и впервые тогда в Думе, в сентябре 1915 года, был создан так называемый Прогрессивный блок. В нем либеральные и социалистические партии объединились с националистами и монархистами. Все они, как тогда говорили, стремились «поменять шофёра», то есть отстранить Государя от власти. Тайным ядром блока стала крупнейшая масонская организация – «Великий восток народов России», генеральным секретарем которого с 1916 года был Александр Федорович Керенский. Фактически верхушка общества окончательно взяла курс на революцию. Сама же «революция» передала власть тайной организации.

 

— Наверное, читатель заподозрит нас в конспирологии…

 

— Но это исторический факт. Ведь в первом составе Временного правительства масоном не был только Павел Николаевич Милюков.

Милюков попытался было организовать десантную операцию по занятию проливов. А министрам-масонам не нужны были ни проливы Босфор и Дарданеллы, ни сильная Россия вообще. В итоге Милюкова выкинули из правительства!

Так Временное правительство перечеркнуло для России главную цель участия в войне.

 

— Среди причин революции часто упоминают не просто «слабость» Государя, а его благосклонность к Распутину. То есть послушание Распутину его жены. Это раздражало не только общественность – даже внутри Дома Романовых императрица встречала противодействие.

 

— Знаете, когда совсем незадолго до убийства Распутина Государыня, святая царица-страстотерпица Александра Феодоровна посещала Новгород, она видела совсем другое отношение людей к себе: не московский и петербургский тренд неприязни. Эта поездка в Новгород очень утешила императрицу и укрепила в мысли о том, что Россия не сводится к столицам, не сводится к столичным газетам и салонам великих князей.

Но вот, например, московская так называемая «православная общественность», да – выступала против Государя и впоследствии поддержала февральский клятвопреступный бунт… Вот характерный пример того, как фрондировала церковная московская интеллигенция. Михаил Александрович Новоселов (яркий публицист, будущий мученик) по заказу видного оппозиционера, известного масона Александра Ивановича Гучкова еще в 1912 году написал брошюру «Григорий Распутин и мистическое распутство». Брошюра была запрещена, но оппозиционная газета, принадлежавшая Гучкову – «Голос Москвы» – перепечатала и успела распространить большую часть материала. Так вот, после запретов и недовольства властей Московская Духовная академия демонстративно избирает Михаила Новоселова своим почетным членом.

 

(Григорий Распутин)

 

— Но можно ли говорить, что это просто «оппозиционный жест» академии? Можем ли мы утверждать, что Новоселов намеренно клеветал на Распутина (и тем самым на царскую семью), а весь преподавательский корпус Московской академии дружно заблуждался?

 

— А что Распутин? Есть распутинский миф и есть реальный Григорий Ефимович. Его обвиняли в хлыстовстве? Так не был он хлыстом, хлысты верили, что в лидере их общин, «кораблей», воплощается Христос. Распутин в это не верил.

 

— Откуда-то же витали в воздухе потоки негативной информации о Распутине. И выходит, что весь дым – без огня?

 

— Здесь уместно вспомнить такое понятие, как общественный тренд. Оппозиционный тренд не исходит от строго определенной партии, конкретной организации, социальной структуры. Но люди, захваченные общим порывом – например, оппозиционным, – склонны разделять мифы друг друга. Это привычная для человека психологическая установка.

 

— Способ самоидентификации, да? Но смотрите, что у нас сейчас получается: Государь был сильным правителем, Распутин оклеветан, экономика на подъеме, общественное недовольство – это просто тренд…. А революция-то тогда откуда взялась?

 

— Чтобы это объяснить, давайте продолжим разговор о тренде.

Была некая стадность, революционный мейнстрим. Например, в Москве его формировали не просто отдельные интеллектуалы, а в первую очередь крупные промышленники.

Они в свое время произошли из крестьянской среды, получили значительный капитал и хорошее образование – речь уже о втором-третьем поколении промышленников. И вот в определенный момент они как бы уперлись в потолок: деньги есть, а общественного статуса, влияния на жизнь государства (соразмерно капиталу) – нет. Получалось, что они решали серьезные экономические задачи, управляли крупными промышленными комплексами. Но не ощущали себя равными аристократии в сфере государственной власти. А ведь они – талантливые предприниматели – считали, что «знают, как надо».

Перед их глазами самодержавие – система, в которой для них как бы мало места. И при этом у самой вершины этого самодержавия, сбоку – какой-то простой мужик, такой же по сути и происхождению, как их деды. И этот человек дает советы Государю! А образованные и состоятельные московские промышленники – нет…

 

— И как они реагировали на такую несправедливость?

 

— Вот был такой деятель, Александр Иванович Коновалов, ближайший сподвижник Александра Ивановича Гучкова – очень интересный человек, предприниматель из крестьянского рода, будущий министр Временного правительства. Человек, который сам себя сделал, как сегодня говорят. Так вот, он в сентябре 1915 года в военно-промышленных комитетах, которые в те годы должны были работать на армию, добивается создания так называемых рабочих групп, выбираемых на заводах. И он же вступает в переговоры с большевиками, приглашая их обязательно войти в эти рабочие группы.

Так фактически руками руководства военно-промышленных комитетов создается механизм будущей советской власти, механизм советов. Это делают сами предприниматели.

 

— То есть корень проблемы – московские капиталисты?

 

— Нет, все-таки общественная фронда создавалась несколькими силами – всеми слоями высшего российского общества, начиная от Великих князей и финансово-промышленной элиты до либеральной профессуры, журналистов, земства.

Представьте себе радость, которая охватила все образованное общество России, когда одного мужика убили (Распутина – ред.) и бросили под лед. Поздравляли друг друга, буквально как с Пасхой! Но уже через несколько дней все сменилось разочарованием: никакого внезапного «обновления» страны не произошло. Произошла страшная трагедия: Великие князья, представители армии и Госдумы объединились… ради убийства одного единственного мужика, который якобы подавал Государыне «не те» советы. Что это? Театр абсурда!

 

 

«Под ними хаос шевелится…»

 

— И все-таки – это не основная масса населения.

 

— Да. Но перед нами встает еще одна тема, непосредственно связанная с причинами революции. Это – глубочайший цивилизационный разлом, который существовал в русском обществе. Дело в том, что основная масса 140-миллионного населения России продолжала жить в рамках традиционного общества. Традиционной, патриархальной была монархия – она не имела тех современных атрибутов, которые мы видим в истории государств ХХ века: ни четко прописанной идеологии (сравним с Германией 30-х годов или СССР), ни сверхразвитого корпуса спецслужб, ни отлаженной системы государственных СМИ. Абсолютное большинство русских газет находилось в частных руках, и роль СМИ в подготовке революции – это вообще отдельная и весьма большая тема.

Основная масса населения, крестьяне, также жила архаическим укладом сельской общины. Пушкин как-то сказал, что у нас государство – это первый европеец. То есть государство играло роль «цивилизатора» в России – по крайней мере, со времен Петра I.

Первоначально именно государство с помощью Церкви устраивало народные школы, пыталось вводить новые социальные нормы… Но архаика, архаичное мировоззрение – это не просто некая отсталость. Это еще и механизм защиты человека. Община выполняла функции социальной поддержки – но при этом человек как личность, конечно, абсолютно в ней растворялся.

И вот представьте: с одной стороны, было образованное, «европейское» общество – мизерное в масштабах всей массы населения. И – существовало само это население, мировоззрение которого, образование и жизненный опыт – всё было совершенно другим. Крестьяне по отношению к городу были иной цивилизацией. И этой иной, архаичной цивилизацией позже умело воспользовались большевики… Они обратились к тому, что хорошо выразил Тютчев: «под ними хаос шевелится…». Тонкий слой инородного для архаики образованного общества был в революцию просто сметен: два миллиона эмигрантов, огромное число жертв гражданской войны… Мы можем утверждать, что ужасы гражданской войны – это не только террор, четко организованный «сверху», но и архаический хаос, пробивавшийся снизу.

А к началу ХХ века эта архаичная крестьянская жизнь начала еще и стремительно «расцерковляться». Если в 70-х годах XIX века крестьяне почитали за счастье петь в церковном хоре, то уже к началу века воспринимали это как «нагрузку» – и на приходах появились наемные певчие. На селе стремительно распространялось хулиганство и сектантство.

Вдумайтесь в цифру: к началу ХХ века в империи было почти 30 миллионов сектантов.

 

— Да это же каждый… пятый? Каждый «четвертый с половиной»!

 

— Пусть чуть меньше – но, при самых скромных подсчетах мы не получим цифру ниже 20 миллионов «с хвостиком». И часто это были секты самого темного толка – например, хлысты, скопцы, бегуны. Хлысты верили, что Христос реально воплощается в лидере их общины, федосеевцы отрицали брак и семью, скопцы физически кастрировали себя. Говорю об этом, чтобы нагляднее показать бездну архаического хаоса под тонким слоем образованного общества.

И, тем не менее, две цивилизации сосуществовали веками, и мне кажется, что величие России заключалось в том, что ей было бы все-таки под силу постепенно сглаживать противоречия в рамках вот этой «цветущей сложности» (выражение философа Константина Леонтьева). Ведь, вспомним, работали социальные лифты, огромное количество людей из низов получало образование и достойное место в обществе.

 

(Крестьяне Нижегородской губернии)

 

«Епархиальные» революции

 

— Но хаос восторжествовал…

 

— Да, февральские события – это клубок коллективного безумия, охватившего Великих князей, правительство, СМИ, финансово-промышленных магнатов и простых граждан.

И если мы непредвзято посмотрим на события февральской революции, мы увидим в них очень яркий духовных характер, духовный подтекст. В первую очередь, в тех неимоверных жестокостях, через которые проходила в феврале революция, именовавшая себя «великой» и «бескровной».

В Петрограде в первые же дни погибло около тысячи человек, причем часто в самых варварских обстоятельствах. Доходило – это подтверждают источники – до отрезания голов генералам, распятия и сжигания заживо полицейских. Также события сразу приняли крайне агрессивный характер по отношению к Церкви.

Князь Владимир Николаевич Львов, став революционным обер-прокурором в составе Временного правительства, потребовал немедленного ухода на покой нескольких видных архиереев, в первую очередь – ныне прославленного в лике святых Макария, митрополита Московского. Митрополита Питирима Петроградского в открытом автомобиле возили по городу и глумились над ним. Затем события приняли лавинообразный характер, и именно под давлением Временного правительства вылились в череду епархиальных революций, при которых священники (!) изгоняли своих правящих архиереев. В Рязани, например, был изгнан прекрасный владыка – епископ Димитрий (Сперовский), проявивший себя как исповедник. Это был блестяще образованный человек, интеллектуал, искусствовед, специалист в области иконописания. Так вот священники его выгнали – за монархические взгляды. А в Твери Епархиальное собрание изгнало с кафедры священномученика Серафима (Чичагова).

 

— Вот мы говорим о духовном сломе, о духовном характере революции. Но что же привело к духовным катаклизмам в такой «давно и надежно» православной стране, как Россия?

 

— Русское духовенство на протяжении столетий являлось наследственным, сословным. Конечно, не было канонических препятствий к рукоположению в священники представителей других сословий, но у белого духовенства рождалось такое количество сыновей, что необходимости в людях со стороны просто не оставалось. До середины XIX века приходы зачастую вообще передавались священниками по наследству. При этом примерно к последней четверти того же столетия городское духовенство по своему образованию и материальному положению приблизилось к среднему классу. И одним из стремлений этого духовенства было окончательно закрепить за собой – за своим родом – вот это положение, сделать его устойчивым.

Священникам хотелось стать абсолютными хозяевами приходов. Но этому мешало каноническое устройство Церкви, наличие архиерейской власти.

Такое противоречие порождало недовольство городского духовенства. И вот на протяжении всей второй половины XIX века развивался миф об угнетенном положении священнослужителей. Только путали священников в далеких селах (действительно, часто очень бедных) и в городских приходах. Роптало на угнетенность именно городское состоятельное духовенство. Сформировался так называемый церковный либерализм. В определенный момент значительная часть городского белого духовенства идейно соединилась с буржуазией в своих революционных стремлениях. Буржуазия хотела конвертировать во власть свои деньги, а духовенство – упрочить собственное положение и выйти из-под контроля иерархии.

 

(Крестьяне в поле. Фотография С.М.Прокудина Горского)

 

Эта мечта духовенства исполнилась в 1923 году во время обновленческого так называемого «Второго поместного собора». Ведь суть обновленчества – не только переход на русский язык и новый календарный стиль. Суть его в том, чтобы духовенство могло перехватить административную власть архиереев, что обновленцы и сделали.

 

— Наверняка сословность духовенства заставляла многих идти в священники не по призванию и даже при полном неверии в душе. Отец сказал: «Ступай в семинарию», – и вперед…

 

— Да, сословная замкнутость духовенства на себе, на своем положении и положении семьи все более и более превращала многих наших священнослужителей в материалистов. Их интересы постепенно трансформировались, когда с середины XIX века некоторые наши протоиереи, условно говоря, начали ходить играть в карты с полицмейстером и почтмейстером. И многие из их детей впоследствии становились священниками уже «не ради Иисуса, а ради хлеба куса». Конечно, эта тенденция не была всеохватной, поскольку Дух Святой действует в Церкви, и в ней всегда сохраняется много достойных пастырей.

И, тем не менее, постепенно весь дискурс церковной мысли в России сместился с серьезных богословских вопросов в плоскость противостояния духовенства архипастырской власти. Этот тренд поддерживала общественность, литература (вспомним произведения Николая Семеновича Лескова).

 

— Но неужели все обвинения в злоупотреблении архиерейской властью были в корне безосновательны?

 

— Попробуем разобраться. Сколько лет в среднем архиерей находился на кафедре – знаете? Около трех. Когда он приходил на кафедру, то здесь, на месте, сталкивался с весьма своеобразным административным органом – Духовной консисторией. Консистория – не просто некий совещательный орган. В этом учреждении заседали представители маститого белого и черного духовенства. Одни и те же священники сидели в консистории годами и десятилетиями – в отличие от «временного» архиерея. Они решали все епархиальные вопросы, составляли по ним журнал и подавали на подпись владыке.

Архиерей, конечно, мог и не подписать журнал заседания. Но у консистории был свой секретарь, подчинявшийся не архиерею, а напрямую обер-прокурору Синода. Соответственно, как только владыка не подписывает журнал консистории, секретарь подает рапорт обер-прокурору… Ну и архиерею приходилось выбирать: поедет ли он вскоре в сторону Камчатки как «неуживчивый и конфликтный» – или не будет препятствовать решениям Духовной консистории. На самом деле именно в этот период власть архиерея была крайне незначительной. Кроме того, огромную часть времени – из своих трех лет на кафедре – архиерей проводил в объезде епархии.

Автомобилей, как мы помним, не было. И вот архиерей едет, едет… Консистория вслед ему шлет журналы… Едва объехал тысячу приходов (а столько было в Рязанской епархии) – уже перевели на следующую кафедру.

Конечно да, существовала система, которая именно очень сильно ограничивала материальный достаток приходов. Например, значительная часть храмового дохода – сбор за свечи и отпевания – шла на содержание духовных школ (семинарий в первую очередь). Но, с другой стороны, в семинариях учились дети этого же самого духовенства.

 

Учитель нового типа

 

— Получается, что охлаждение к церковной жизни на селе, о котором Вы упоминали, связано с «обмирщением» значительной части духовенства. Произошло по слову Евангелия: «Вы – соль земли», но «соль потеряла силу».

 

— Это одна из причин. Но был помимо крестьян и духовенства еще и третий элемент на селе – земский учитель. В середине XIX века главным учителем в крестьянских школах еще был священник. Эти учителя обучались двенадцать лет, получая для своего времени блестящее гуманитарное образование.

Но когда началось освобождение крестьян, то дворянство стало опасаться, как бы новым лидером на селе – вместо помещика – не стал священнослужитель. И дворяне начали процесс вытеснения духовенства в первую очередь из школы.

Даже Александр Иванович Кошелев – известный славянофил – активно выступал против школ, возглавляемых священнослужителями. Причем это был общеевропейский тренд. Примерно в это же время изгоняли учителей-священников из французских и немецких школ.

С 1866 года народное образование перешло в ведение земства, и… земства объявили, что денег у них нет. Они просто позакрывали большинство школ, созданных духовенством. Лишь спустя примерно десять лет началось формирование новой земской школы. Для подготовки учителей были открыты земские учительские семинарии (совершенно светские, пусть нас не смущает название). В эти земские семинарии набирали крестьянских мальчиков 15-ти лет, которые едва умели читать и писать. Обучение шло три года (сравним с двенадцатилетним обучением педагога-священника).

В 70-х годах XIX века в Рязани был характерный скандал, когда выяснилось, как и чему на самом деле учат в рязанской земской учительской семинарии.

Оказалось, что преподавание велось по особой «методике» – вообще без оценок и классных журналов. Зато активно изучались идеи весьма специфических философов, последователей «вульгарного» материализма Карла Фохта и Якоба Молешотта, которые утверждали, что мозг вырабатывает мысль, как печень вырабатывает желчь. А через три года такие учителя выходили в люди, неся, так сказать, «свет просвещения» в массы…

На уровне умения читать газеты, лозунги и брошюрки. Причем, я не хочу отрицать того хорошего, что тоже делали земцы, но мы должны оценить и разрушительное духовное влияние, которое они оказали на школу. Произошел серьезный разрыв в образовательной системе, давший селу совершенно новый слой – полуобразованной интеллигенции.

 

— Псевдоинтеллигенции, получается. Мне вспоминаются очень характерные лесковские персонажи из вольнодумной полуобразованщины – Термосесов с Бизюкиной. Много идей и мало знаний.

 

— Знаний у нового поколения учителей было крайне мало, зато они служили проводниками для самых разрушительных, гротескно вольнодумных идей. Впрочем, материализм, широкой волной захвативший Россию с 60-х годов XIX века, оказал огромное влияние и на хорошо образованное общество. Многие приходили если не к атеизму, то к религиозной индифферентности и оппозиции по отношению к «официальной Церкви». Общественная жизнь становилась все более материалистичной, и, в конечном счете, всё это могло вылиться в откровенное саморазрушение. Хотя, повторюсь, непреодолимых внешних предпосылок (экономических, социальных) для революции и не было.

 

(Благовещенская учительская семинарии начала XX века)

 

— Сегодня уже не в первый раз в интервью прозвучало сочетание «либеральный тренд»… Теперь еще и «оппозиция официальной Церкви». Как-то все очень современно и узнаваемо. Вот в этой связи последний вопрос: история вообще кого-то чему-то учит? Или ей свойственно только повторяться?

 

— Как правило, история все же ничему не учит, потому что каждое новое поколение искренне считает, что оно обладает неким уникальным опытом. Например, то поколение, которое активно фрондирует сегодня, часто не помнит даже августа 1991 года, когда тоже страна «слиняла в три дня». И мы, те, кто участвовал в событиях августа (а я в ту пору участвовал отнюдь не на стороне правительства) – мы тоже стремились к чему-то лучшему, прекрасному, хотя и знали, что был 1917 год. Точно так же современное поколение молодежи стремится к чему-то, что зачастую даже не может сформулировать.

Это не значит, что нам не нужно ничего исправлять в общественной жизни. Просто не обязательно поджигать свой дом для того, чтобы поджарить яичницу. Хотя бы вот этот вывод нам сегодня следует сделать…

Беседовала Елена Фетисова, газета «Логосъ»